Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Получив мое письмо, Гоголь был так доволен, что захотел видеть меня немедленно. <…> Он нанял карету, лошадей и в тот же день прискакал к нам в Абрамцево. Он приехал необыкновенно весел или, лучше сказать, светел, долго и крепко жал мне руку и сейчас сказал: «Вы заметили мне именно то, что я сам замечал, но не был уверен в справедливости моих замечаний. Теперь же я в них не сомневаюсь, потому что то же заметил другой человек, пристрастный ко мне»[144].

В Абрамцеве Гоголь прожил «целую неделю; до обеда раза два выходил гулять и остальное все время работал»[145]. Семья просила Гоголя прочесть следующие главы, но «он убедительно просил» С. Т. Аксакова, чтобы тот «погодил», и тут же признался, что прочел уже несколько глав Смирновой и Шевыреву, «что сам увидел, как много надо переделать, и что прочтет <…> их непременно, когда они будут готовы»[146].

О работе Гоголя в пору его пребывания в Абрамцеве вспоминала, в частности, О. С. Аксакова в письме И. С. Аксакову конца сентября 1849 года, сожалея, что «не решилась» тогда заглянуть в содержание гоголевских тетрадей:

Время делается холодно, и я боюсь, что Гоголь не приедет сюда к нам, а как хочется послушать. Какой был для меня соблазн, когда Гоголь оставил портфель и все тетради сбоку так и виднелись, что можно было что-нибудь прочесть, но я никак не решилась[147].

В. С. Аксакова тоже вспоминала:

Гоголь обыкновенно все дообеденное время проводил у себя наверху и, по всему вероятию, писал (письмо М. Г. Карташевской от 20 августа 1849 года, Абрамцево[148]).

Собственно, именно с этого времени (конец лета – начало осени 1849 года, которые Гоголь проводит в Абрамцеве у Аксаковых) в его письмах появляются сообщения о «работе». Впрочем, то, что это работа над поэмой, он по-прежнему избегает упоминать:

Все время мое отдано работе, часу нет свободного. Время летит быстро, неприметно. <…> Избегаю встреч даже со знакомыми людьми от страху, чтобы как-нибудь не оторваться от работы своей. Выхожу из дому только для прогулки и возвращаюсь сызнова работать. <…> С удовольствием помышляю, как весело увижусь с вами, когда кончу свою работу» (письмо к С. М. Соллогуб и А. М. Виельгорской от 20 октября 1849 года, Москва).

Около ноября 1849 года Гоголь получает в ответ на свои просьбы сообщать ему замечания о первом томе «Мертвых душ» письмо от К. И. Маркова, отставного поручика и помещика Лебединского уезда Харьковской губернии, следующего содержания:

…признаюсь вам, вы задумали план громадный и опасный. Из превосходного творения может выйти избитая история, а может быть еще более превосходное творение. Если вы хотите представить общество русское, как оно есть, то хорошая сторона его существует, и изображение его в вашем романе неизбежно; но если вы выставите героя добродетели, то роман ваш станет наряду с произведениями старой школы. Не пересолите добродетели. Изобразите нам русского человека, но в каждодневном его быту, а не исключительное лицо, которые встречаются у всех народов[149].

В ответном письме Маркову Гоголь излагает свое намерение найти «очень трудный, рискованный путь – минуя идеализацию, к полноте и многосторонности»[150], которое он и собирался осуществить во втором томе: