Второй вариант

— Ты везун, дед. Везун в том, что у тебя мозги не захламлены обязаловкой. Глядишь не вприщур. Теперь понятно, почему тебя Давлет вызывает.

— Говорил я уже с ним. Ничего хорошего.

— А у меня другое предчувствие, дед. Если поддержит, то попрет, как бульдозер. И тебя, как волокушу, потянет. Ну, а нет — вот тебе рука Ивана Сверябы! — Он опять стиснул Савина, шлепнул своей дланью по его мокрой ладони. — Ладно. Домывайся. — И продолжал рассуждать вслух: — Я Арояна тогда втравлю в это дело. Он хоть по характеру и Иисус Христос, но партийная власть в его руках. Его только убедить надо... Слышь, дед, а как ты наткнулся на эту прямую?

— Женщина одна показала.

Сверяба даже присел на свою лежанку, даже воздуху глотнул от неожиданности.

— Откуда же там баба взялась?

— Охотница.

— Молодая?

— Молодая.

— И так, за здорово живешь, она тебе все и высказала?

— Я женюсь на ней.

Сверяба еще раз судорожно заглотнул, вытаращил на Савина свои коровьи глаза. В них ничего не было, кроме непонимания.

— Может, повторишь, что сказал?

— Я женюсь на ней.

Лицо Сверябы выразило неподдельную тревогу.

— Ты разом не того?

— Не того.

— На ком ты хочешь жениться?

— На Ольге.

— На какой еще Ольге, язви тебя в бочку? — зарычал Сверяба.

— На охотнице.

— Ты что, совсем чокнулся! На кой хрен тебе прямая вместе с подковой, если за нее так дорого платить надо?!

— Не кричи, Трофимыч. Я все потом объясню.

Савин оделся, затянулся ремнем, перекинул поверх погона портупею. Сверяба мрачно сидел на топчане, зажав во рту незажженную сигарету. Морщил лоб, тер его пальцами и жалобно спросил:

— Дед, может, тебе выпить надо? Мозги встряхнуть? Так я смотаюсь в «Молдавстрой».

— Не хочу.

Уже в дверях Савин услышал про бочку, про бабье племя и про три ядреные кочерыжки.

3

Перед Давлетовым во весь стол лежала топокарта, по которой он путешествовал, опираясь на остро отточенный карандаш, в том самом районе, где они находились еще сегодня утром. Точку последней вертолетной площадки обозначал аккуратно нарисованный красный флажок, от которого неровным полукружьем шла жирная красная линия к зимовью на Юмурчене, Так выглядела на карте трасса.

— Покажите, как вы шли, товарищ Савин.

Савин тоже склонился над картой, пытаясь среди множества синих прожилок рек и ручьев определить Эльгу. Но она увертывалась от его глаз, терялась в безбрежности пространства. Тогда он мысленно провел прямую между красным флажком и черным кружочком на Юмурчене и тут же увидел голубенький червячок живой воды. Вот она. В этом самом месте, наверное, и сейчас поднимается надо льдом парной туман, а на высоком берегу прячется от посторонних глаз в густом лиственничнике Ольгино зимовье.

— Здесь, — показал Савин.

Давлетов, словно по линейке, начертил от руки карандашом ровную линию и стал вглядываться в нее, как будто хотел оживить карту.

— А вы подсчитали, во что обойдется выемка? — спросил он.

— Там не будет никакой выемки.

— Посмотрите внимательнее.

Сползая с хребта, голубенькая ниточка Эльги резала предгорье, один склон которого никак нельзя было миновать, кроме как проходить выемкой. Савин прикинул расстояние, и получалось на глаз не меньше двух километров; А это означало, что счет кубометров грунта пойдет на миллион, а то и поболе.

— Не должно быть там никакой выемки, Халиул Давлетович, — повторил он.

Вспомнил, что при расставании с Ольгой он все оборачивался, уходя, и боковое зрение уловило, что отбеленные дождями и снегом мертвые столбы лиственниц словно бы поднимались в гору, шагали тяжело и вразброд, уставшие от долгого подъема.

— Склон горбатый, Халиул Давлетович. Между горбами — распадок. Его нет на карте.

— Вы уверены?

— Я сам по нему шел.

Давлетов с сомнением качнул головой и снова задумался. Достал из стола знакомую амбарную книгу, открыл на заложенных страницах. Они были аккуратно и густо исписаны столбиками цифр. И Савин разом прозрел, понял, что вчера в палатке, когда они все улеглись после ужина на кровати, впервые за две недели добравшись до простыней и раздевшись до белья, Давлетов не просто сидел за столом над дневниковыми записями. Кроме как в те часы, некогда ему было считать, заполнять цифрами белые листы. Значит, не разобрался Савин, всегдашнюю невозмутимость принял за равнодушие и отсутствие заинтересованности. А тот воспринял его рассказ всерьез и по-деловому и вот, оказывается, думал, прикидывал, считал.

Савин глядел на могучую лысину Давлетова покаянно и с душевным расположением, а тот был сух и сосредоточен.

— Допустим, товарищ Савин.

Этим «допустим» он, казалось, старался убедить себя в чем-то. Видно, убедил, потому что решительно зачеркнул на одной странице целый столбик цифр снизу доверху и спросил:

— На выходе к Эльге какой берег?

— Гравийная коса.

— Где же вы предлагаете ставить береговые опоры?

— Я имел в виду карьер. До косы метров пятьсот. А искусственное сооружение — прямо на выходе из распадка. Берег крутой — порода почти скальная. — И не удержался, позволил себе пошутить: — На той стороне еж и ежиха.

Сказал, и самому стало хорошо, будто привет послал на Эльгу, и все же засмущался.