Второй выстрел

— Достаточно, мистер Пинкертон, — грубо прервал он меня. — Вы можете спуститься в зал. А пока мы выслушаем следующего свидетеля. Миссис… э-э… миссис Фицвильям, пожалуйста!

Я вернулся на свое место между Джоном и Этель. Ни к чему говорить, как я был расстроен.

Каким-то образом мне удалось сосредоточиться на том, что говорила миссис Фицвильям. Ей, в общем-то, нечего было добавить, она лишь подтвердила мои показания о том, что первый выстрел прозвучал близко, а второй гораздо дальше, и что она слышала, как я пытался криком привлечь внимание стрелявшего внизу. Звука голосов она не слышала.

Она уже заканчивала давать показания, когда вернулись инспектор Хэнкок и Аморель.

Не говоря ни слова, инспектор с еще более угрюмым видом, чем обычно, проследовал к столу и положил что-то на стол перед коронером. Я уставился на этот предмет в изумлении. Это была завядшая, потрепанная, но тем не менее настоящая дикая роза.

Коронер распорядился передать ее присяжным для осмотра, а сам в это время пошептался с инспектором.

Я почувствовал, что решающий момент вот-вот будет упущен, но не мог придумать, как поступить. Я вопросительно взглянул на Аморель, но девушка с улыбкой обсуждала что-то с миссис Фицвильям.

— А сейчас, — громко сказал коронер, — я хотел бы отложить заседание на три дня. Господа присяжные, жду вас в одиннадцать часов утра в четверг. Все свидетели должны присутствовать, включая тех, кто уже давал показания.

— Вот дерьмо! — донеслась до меня довольно отчетливая реплика Мортона Харрогейта Брэдди. — Значит, нам опять придется тащиться сюда!

Мы вышли на воздух.

Глава 13

— Ну, как бы то ни было, я тебе, кажется, больше не нужен, — сказал Шерингэм. — С тебя сняли подозрение.

— Но я уже устал повторять: вся эта история сфабрикована от начала до конца, — раздраженно ответил я. В самом деле, с Шерингэмом иногда трудно разговаривать спокойно.

— Я знаю. Только вот что, Тейперс, что-то ты слишком горячо протестуешь. Если бы не это, я, может быть, и поверил бы тебе, л так я уже начинаю разделять мнение полиции, что Аморель сказала правду.

Я не стал заострять внимание на непростительной фамильярности, с которой он опять назвал Аморель по имени, хотя в моем состоянии это было непросто.

— Я и под присягой это отрицал, — холодно заметил я.

— Знаю. Начальник полиции даже сказал мне, что, на его взгляд, это было чертовски смелое вранье. Хотя я заметил, что начальники полиции часто имеют свою точку зрения, не совпадающую с официальной. В отличие от своих инспекторов. А теперь Хэнкок точит зуб на Аморель за то, что она разрушила такое славное дело против тебя…

— Ничего она не разрушила, если я буду продолжать настаивать на том, что она сказала неправду.

Шерингэм скорчил глупую гримасу.

— Послушай, Тейперс, я что-то тебя не пойму. Ты шлешь мне телеграмму, умоляя вытащить тебя из этой каши, а когда это делает кто-то другой, причем гораздо эффективнее, чем эго мог бы сделать я, ты вопишь и брыкаешься и воротишь морду от кормушки. Тебе что, хочется примерить веревку на шею?

— Чего мне хочется или не хочется, это мое личное дело.

— И слава богу, что не мое, — сухо ответил Шерингэм, — потому что ты сам не знаешь, что тебе нужно. На самом же деле, старина Тейперс, все, что тебе требуется, — это хороший пинок, вроде тех, которыми я угощал тебя когда-то в детстве, чтобы вбить в тебя немного здравого смысла. Тогда это очень помогало. Помнишь?

Я пропустил мимо ушей это оскорбительное замечание.

— Если ничто другое не поможет, я готов признать перед судом, под присягой, что это я застрелил Скотт-Дейвиса, — ответил я со злостью. — Имей это в виду.

— Браво, браво! — воскликнул Шерингэм с иронией, которая меня просто бесила. — Наш маленький герой. Очень впечатляет. Наверное, все будут тебе аплодировать. Только знаешь, никто ведь тебе не поверит. По крайней мере, не теперь.

— Почему это?

— Да потому, что Аморель слишком хорошо рассказала свою историю, будь то правда или ложь. Ты в ней вовсе не тянешь на трагический персонаж, скорее на комический. Она представила тебя в смешном виде, а пет ничего более далекого от трагедии, чем смех. Если она все это сочинила, то готов признать — это был поистине гениальный ход. Все сразу поняли, что подозревать в хладнокровном убийстве безобидного чудака Тейперса, который молится розам и подпрыгивает от звука далекого выстрела, по меньшей мере абсурдно. Об этом не может быть и речи, даже независимо от железного алиби, которое она тебе предоставила.

— Думаешь, приятно, когда из тебя делают посмешище на людях?

— Нет, конечно, но все же лучше, чем когда тебя вешают в приватном порядке — мрачно парировал Шерингэм. — Нет, все-таки у тебя с мозгами не все в порядке. Ты что, ничуть не благодарен этой девушке? Да тебе следует ползать перед ней на коленях от благодарности, если в самом деле ты сказал правду, а она соврала.