Второй выстрел

Я вспомнил давние-предавние детские Сонькины рассказы про револьвер… или нет… кажется, она говорила: «пистолет». Пистолет, который хранится у них дома… Пистолет, оставшийся от деда… Именной, что ли? Или не именной, а просто личное оружие, которое почему-то в свое время не было сдано и осталось в доме?.. Тогда, много лет назад, мы ей не поверили и потребовали принести и показать. «Не могу», — сказала она. Мы стали дразнить ее, не сомневаясь, что она соврала. «Дураки, — выпалила Сонька, кусая губы. — Я не могу, потому что мать с меня клятву взяла». (Тогда это было еще в Марфушиных силах.) Не помню, чем кончился этот разговор…

«Спокойно, — сказал я себе. — Пистолет мог взять кто-то другой», — и тут же спросил себя: кто? Марфуша? Я представил себе Марфушу с пистолетом, и по лицу невольно поползла идиотская и совершенно неуместная улыбка. Разумеется, это мог быть совсем другой пистолет, и если бы нс эта история про «Первую любовь»… Но ведь она действительно произнесла эту фразу… Ольгин испуг был слишком натурален, чтобы заподозрить ее во вранье.

Однако нельзя же было бесконечно сидеть, молчать и пялиться друг на друга, как в ступоре. Я сделал над собой усилие и сказал:

— Это, конечно, ерунда — все, что ты говоришь, Оля. Но чтоб тебе было спокойнее, я обещаю: сегодня или завтра я найду ее, поговорю и разберусь с этим делом.

Трудно сказать, что я имел в виду, делая такое заявление. Как я себе это представлял? Ну найду я ее, допустим… И что я ей скажу? Ольга, во всяком случае, немного успокоилась — и ладно. Я клятвенно пообещал позвонить, как только что-нибудь узнаю, и вообще — позвонить в любом случае, и заторопился уходить. Мне необходимо было найти Соньку прямо сегодня. И вовсе не ради Ольги. Просто я сам не мог ждать.

Выйдя за калитку, я оглянулся на нашу дачу. Марфуша должна была быть там. Казалось бы, проще всего было зайти к ней и спросить, где Сонька… Ан нет, не проще. Поколебавшись секунду-другую, я этот вариант отбросил. Во-первых, совсем не факт, что Марфуша располагала нужной информацией — Сонька отнюдь не склонна была ни с кем делиться, а Марфушу держала в черном теле. А во-вторых… Во-вторых, после того, что я узнал от Тимоши, у меня просто не хватало духу пойти разговаривать с ней про Соньку. В общем, я решил действовать своими силами. Для начала я позвонил Соньке домой — прямо с вокзала, как только приехал в город. К телефону никто не подошел. Я подумал-подумал и решил к ней поехать. Она могла не брать трубку, могла отключить телефон. В крайнем случае, я мог оставить ей записку — бросить в почтовый ящик или сунуть под дверь.

Я вышел на привокзальную площадь и остановился, пытаясь сделать выбор между метро и трамваем. Стоило мне склониться в пользу метро, как из-за угла показался нужный трамвай, и дело, таким образом, решилось без моего участия.

Трамвай тащился еле-еле, зато был почему-то совсем пустой. Я смотрел в окно и думал. Хотя «думал» — это опять-таки не совсем точно. Не «я думал», а «мне думалось» — вот это было бы точнее, хотя, кажется, так не говорят. То есть говорят, но в каких-то других случаях. В общем, было примерно так: то, что я видел за окном, смешивалось с мыслями, которые появлялись ни с того ни с сего и как-то совершенно помимо моей воли. За окном, кстати, тоже все было как-то расплывчато. Во-первых, наступали сумерки — самое неопределенное время суток, во-вторых, в голове был туман, ну и в-третьих, стекла в трамвае были ужасно пыльные. Это может показаться странным, но я совсем не думал о том, что только что узнал от Тимоши и от Ольги. Я даже про пистолет забыл. А думал я вот о чем: как могло получиться, что я совсем потерял Соньку из виду. Дело было не только в этих последних несчастных месяцах, когда я потерял ее из виду в буквальном смысле слова. Это случилось раньше, год назад или, может быть, даже два — мы как-то перестали интересоваться жизнью друг друга. По сути дела, я был к ней по-прежнему очень привязан, только мне все время было не до нее. Последний класс, экзамены, потом первый курс, новая жизнь, новые знакомства — не говоря уже о событиях последнего лета… А Сонька была данность, всегда тут как тут, ничего нового, сплошная привычка. И вот результат: я понятия не имел, чем она жила эти последние годы и как — черт возьми! — как могло все это случиться.

Дома ее не оказалось. Я кое-как нацарапал две записки и сунул одну под дверь, другую — в почтовый ящик, на всякий случай. Обе состояли из одной фразы, не считая подписи: «Сонька, очень прошу, позвони мне срочно».

Вечером звонка не было. На другой день все повторилось: я снова поехал к ней, никого не застал и зачем-то снова оставил две отчаянные записки. (Этот «другой» день нужно расписать подробно — если не по часам, чего я сделать уже не смогу, то, по крайней мере, по порядку, ничего не пропуская.)