Итак, утром я снова съездил к Соньке — и снова безо всякого толку. На обратном пути до меня вдруг дошло, что она собиралась куда-то уехать — во всяком случае так она сказала моей матери в день похорон. На сколько она уехала — я не знал. Вполне могла еще не вернуться, если, конечно, все это вообще не было отговоркой. И тут мной овладела какая-то лихорадка. Я был совершенно не в состоянии сидеть на месте и ждать, тем более не зная, сколько это ожидание продлится. Что-то нужно было предпринять. Почему-то я решил поехать к Тимоше. Не уверен, что сумею объяснить, зачем мне это понадобилось. Это была какая-то сомнамбулическая логика — неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что Тимоша должен что-то знать. Однако на этот раз Тимоша, вопреки обыкновению, был отнюдь не расположен со мной беседовать. Он сидел на террасе с бутылкой пива, явно злой как черт, и щурил глаза, как будто ему больно смотреть на весь свет. На мое приветствие он не ответил. Я все-таки вошел и даже сел рядом с ним на табуретку.
— Чего тебе? — процедил он сквозь зубы.
Тут я как будто на секунду очнулся от спячки — и растерялся. В самом деле: с какой стати я решил, что он что-то знает? Лучше было повернуться и уйти, не задавая никаких вопросов, но я все-таки спросил, не знает ли он, где может быть Сонька. Он оскалился совершенно по-волчьи, а может, впрочем, и по-собачьи, и отрезал:
— Ничего я не знаю! Ничего — понял?
— Послушай, Тимоша… — зачем-то начал я.
— А пошел ты знаешь куда! — огрызнулся он, подхватил свое пиво и скрылся в доме.
Идти за ним следом явно не имело смысла. Выйдя за калитку, я снова в нерешительности уставился на нашу дачу и снова пришел к тому же выводу, что и вчера — не мог я заставить себя пойти к Марфуше, ну просто никак не мог. Я решил зайти к Ольге: мне так или иначе нужно было сообщить ей о результатах моих поисков, пусть даже и отрицательных. Я ведь обещал держать ее в курсе. Однако мне и тут не повезло: Ольги не оказалось дома. Тетка встретила меня чрезвычайно приветливо и стала уговаривать выпить чайку и подождать — «да она вот-вот вернется». При дальнейшей беседе выяснилось, что «вот-вот» наступит в лучшем случае часа через два. Я подумал, что два часа с теткой — это, пожалуй, слишком, и откланялся: «Рад бы, но не могу, очень тороплюсь, извините». Так и вернулся домой несолоно хлебавши, ухлопав полдня неизвестно на что.
Во дворе я увидел мать. Она стояла около своей машины и доставала ключи.
— Звонила Марфуша, — сказала она. — Хочет переехать в город. Поеду помогу ей перевезти вещи и кота заберу…
— Моя помощь нужна? — я не стал говорить ей, что только что вернулся оттуда. — Вещи таскать или что-нибудь…
Мать махнула рукой:
— Да какие там вещи, господи!.. Сами справимся. Иди себе…
Последующие несколько часов я опускаю — решительно не помню, чем я занимался в это время. И вообще это не имеет никакого значения. Около восьми раздался телефонный звонок. Звонила Ольга. Я сразу понял: что-то произошло. Ее голос звучал совсем не так, как накануне. Вялости и апатии как не бывало — голос дрожал от возбуждения.
— Знаешь, — сказала она, — по-моему, я догадалась. Ты понимаешь? Я знаю… про того… про второго… То есть я, конечно, не уверена, но…
— Как это? — тупо переспросил я.
— А вот так! — теперь в ее голосе звучало что-то похожее на торжество, и это меня почему-то напугало. — Я прочитала в газете.
Мне пришла в голову нелепая мысль, что она говорит о сегодняшней газете. Какая-то сегодняшняя газета напечатала сообщение о том, что преступление раскрыто…
— В той газете, — продолжала она, — ну в той, старой, которую мы с тобой смотрели, помнишь?
— Помню, — сказал я. — Но ведь мы ничего не нашли…
— Проглядели! — она почти захлебывалась от волнения. — Там сказано… И знаешь что? «Фауст» здесь ни при чем. Не знаю, какой дурак прислал эту открытку. Надо не «Фауста» читать, а «Первую любовь», только внимательно — там все сказано. Я нашла в газете, а потом сразу взяла «Первую любовь» — и догадалась. То есть, мне кажется, что догадалась… Она ведь сказала: «лишних подсократить»! Понимаешь — «лишних»!
Я подумал, что она повторяется — об этом мы уже говорили. И вообще — меня пугало ее истерическое состояние.
— Оля, — сказал я, стараясь говорить как можно более спокойно и веско, — пожалуйста, объясни толком…
— Нет, я не видела, — вдруг сказала она совершенно другим тоном. — Да, конечно, пожалуйста… — и тут же, после секундной паузы: — Это я не тебе…
— Прошу тебя, объясни мне все толком, — повторил я.
— Н-нет… — она замялась. — Мне не хочется… по телефону… Тут…
— Хорошо, — перебил я. — Я сейчас приеду.
— Не надо. Не приезжай. Куда ты поедешь на ночь глядя! И потом, — с досадой добавила она, — здесь все равно не поговоришь — полон дом народу.
— Кто там у вас? — поинтересовался я.
— Обычная компания, — она прикрыла микрофон рукой и прошептала так, что я едва разобрал: — Твоя мать здесь.
— Моя мать?! — опешил я. — Что она там делает?
— Не знаю, — раздраженно проговорила она. — Ходят тут всюду, что-то высматривают…