Второй

Я помнил, как я себя чувствовал, когда меня заперли в Бункере, а после, ни слова не говоря, пришла бригада и как подопытного кролика принялась досматривать вдоль и поперек. Каким беспомощным и жалким я чувствовал себя стоя у стены, когда те кто пришел — просто выполняли свое дело. Хорошо выполняли. Потому что это была их работа, хотя бы для себя придумать хоть какое-то оправдание. То, что сейчас приведут людей, которые носят в себе потенциальный вирус — я как раз понимал. Но…Они же еще пока люди — с чувствами, эмоциями, страхом. Страхом, настолько огромным, что это даже трудно представить. Они же и так знают, что в них живет чужак, который в один момент может взять под контроль твою личность и в то же время понимают, что все окружающие сейчас так и относятся к ним, как запущенной бомбе, которую чем быстрее остановить тем будет легче всем. Остановить, а не ждать до самой последней секунды в слепой надежде на чудо.

Лязгнула железная дверь, вошли два охранника и Курт, личный телохранитель Старика.

— Привет, — сказал он. — Я вместо Второго с тобой посижу, о'кей. Главное ничего не бойся.

А про Второго я совсем выпустил из виду. Я его еще этим вечером не видел. Хотя такое событие — все на ушах — он просто обязан был быть в санатории.

Мне стало как — то по детски досадно и обидно, что на меня повесили все это, а человек, который должен меня защищать, даже не приехал. Он же должен был понимать, что будут прямые контакты с больными. А вдруг кто-то из них…и вот тут — то я словил себя на мысли, что начинаю истерить как Евгений Савич. Без повода — просто для того чтобы свалить всю ответственность на кого угодно лишь бы не на себя. Чем мне мог помочь Второй? Да ничем — он аур не видит, в цвете не разбирается — базовый снимок не сделает. А утешать меня и морально поддерживать — в работу телохранителя явно не входит. С охраной Курт справится не хуже.

Поэтому я просто кивнул Курту и сел на скамью.

— Можно, — сказал я громко так, чтобы охрана за дверью услышала.

Я включил Дар на полную, как можно ярче, выжимая энергию на максимум, понимая, что в таком режиме меня на долго не хватит и все закончится печально, как когда-то на одном из досмотров, когда я не мог сосредоточится в огромном помещении старой фабрики, где из-за наглухо замурованной двери мне подсвечивали неяркие, но такие опасные отблески. Я чувствовал, что там за железными пластинами и старой дверью в заброшенной кладовой что-то есть — коконы, высохшие куклы, споры. Дверь открыть не было средств и возможности — разве что резать автогеном — но я и отойти не мог от того запертого помещения — потому что там мне казалось все внутри горит черными и красными сполохами, как будто взбудораженный рой готовится вырваться на свободу.

И я увидел — в последнюю секунду — перед тем как просто отключился как перегоревшая лампочка — что это не коконы и не споры. Это банальные человеческие остатки. Просто полуразложившееся тело. И просто банальное в прошлом убийство человека, которого даже не хватились во время.

В комнату (камеру) ввели молодого парня — перепуганного, абсолютно не сопротивляющегося. Я смотрел на него и мне казалось, что он может сейчас согласится на все что угодно — просто чтоб его оставили в покое, чтоб никуда не водили под охраной ночью и избавили от всего этого ужаса.

— Присаживайтесь, — сказал я.

Он сел на скамью. Я попросил его руку. Он протянул мне ее так, словно я велел дотронутся до раскаленной плиты.

— Не бойтесь, — сказал я — Это не больно. Просто еще один снимок ауры.

Он дрожал. Я видел, как капельки пота бегут по вискам. Он сидел и старался вообще не дышать. Я не знаю о чем он думал но то, что чувствовал себя будто на приеме у инквизиции это точно.

Я посмотрел его ауру. Нестабильная со многими неправильными пиками, с прерывающимся сиянием и случайными дугами. Испорченная аура. Слегка. Зародыш внедрился, но не слишком пока еще глубоко, он дремлет и не собирается просыпаться — нет ни одного признака. С такой аурой можно жить… до момента пока ни с того, ни сего просто сиганешь под поезд метрополитена или не сделаешь шаг с крыши. Год или два. Вот и все время — на большее энергии ауры, удерживающей рост зародыша, просто не хватит.

— Все в порядке, — сказал я охране. С парнем разговаривать я не хотел. Не о чем. И он меня сейчас просто не воспринимает. Ему бы успокоиться и отдохнуть. И спать долго — часов двенадцать.

Когда его увели я, отдыхая от сеанса, вдруг подумал — я стал намного больше знать и понимать за эти бесконечные рейды и досмотры, чем за все время проведенное за учебником. Я сам стал разбираться в аурах. Я научился их чувствовать.

А потом были еще люди…

Рыжеволосая пожилая женщина — все время плачущая так, что хотелось просто обнять и утешить.

Мужчина лет сорока, порывающийся влезть в драку и с ненавистью косящийся на Курта и охрану.

Еще один мужчина — полный, близорукий в некрасивых, давно не модных очках, вытирающий лоб одноразовым бумажным платочком.

Все они были чистыми — да у каждого в ауре жил зародыш — но он спал. Крепко.