На урок не хотелось, только на волю из этого тесного ада неприятных эмоций, годами цементирующихся на одних и тех же лестницах, дверях, окнах.
Бетонные коридоры на третьем этаже уже смолкли – школоту разогнали по кабинетам. В рекреации стало гулко и гадостно, словно ты неожиданно вырос, стал чужим, пришлым, а всё равно надо тащить себя в душный класс и спать там на задней парте.
Вадим дёрнул дверь туалета… Она не поддалась. Но запертость была не полная – ощущалась в ней какая-то слабина.
Он дёрнул ещё. Отпустил дверную ручку, потоптался на месте, имитируя отход, и… быстро схватился и дёрнул изо всей силы!
Так и есть! К дверной ручке была привязана толстая бельевая верёвка, а за ней юзили по кафелю два пацана класса из пятого. Судя по спортивной форме, прятались они от физры.
Вадим хмыкнул, раздал пинков, выгнал малышню из туалета, сунул конфискованную верёвку в длинный карман под коленом – больше она уже никуда не лезла – пожурчал и побрёл на английский.
Глава 2
– Ты почему опоздал, Скрябин? – В голосе англичанки сквозило тщательно взращённое равнодушие.
– У завуча задержали.
– Ну садись.
Вадим сел к Олесе, с которой обычно готовил диалоги. Серенькой мышке из серенькой норки.
С расспросами Олеся не полезла, да и вообще никто не полез. Прошлый урок был уже вычеркнут из голов одноклассников напрочь, забыт. Жизнь двигалась дальше.
К тому же англичанка вспомнила, что полгруппы до сих пор не сдало переводы. В воздухе запахло репрессиями и журнальными карами.
Вадим зевнул и уставился в телефон. Переводы он тоже сдал не все, но у доски отдувался Рыжков, а значит, англичанка начала спрашивать с конца списка, и фамилию Вадима она уже благополучно проскочила.
Можно было подремать, слушая малопонятный английский бред Рыжкова, но покой нам только снится.
Вадим выяснил, почём сегодня доллар, перекинулся парой фраз ВКонтакте, посмотрел ссылки, накиданные приятелями, и наконец залип на статье про преимущества советских танков во Второй мировой войне. (Кстати, а в школе тогда изучали английский или немецкий? Если немецкий, то Третья мировая будет с англами…)
Только она, наверное, будет рыночная какая-нибудь: перекупят политиков, а они уже втихаря конституцию РФ перепишут. А потом нечаянно выяснится, что Россия – десять лет как пятьдесят первый штат США, а россиянам надо срочно в полном составе марш-марш жить на Аляску. Типа Аляска – наш, и всё такое.
Вадим фыркнул. В век деградации политики не понятно было только одно – куда бы смыться, чтобы отсидеться?
В восьмом классе у него были какие-то надежды на Навального… До первой его акции в родном городке.
Выяснилось, что и Навальный хотел пиариться, хотел денег. В общем – как все.
Все вокруг Вадима хотели пиариться и денег, кроме тех, которые хотели бы, чтобы все шли лесом. Это и были две самые большие партии в современном политбомонде – «Денег» и «Лесом».
Хотелось сбежать в Нарнию, в Хогвардс или хотя бы в Эквестрию, где много маленьких диких пони, привезти этим поням грузовик калашей и устроить у них революцию. Зачем? А чтобы им жизнь мёдом не казалась.
В общем, про окружающий мир всё было ясно. Мир был проклят. Рассчитывать в нём можно было лишь на себя. Ну, может, ещё на маму и бабушку.
На друзей? А где они, друзья? Если после школы – пива попить – то он сейчас наберёт полкласса. А если он уйдёт отсюда после девятого? Останутся друзья?
Звонок оповестил, что друзей – вагон. Вадима хлопали по плечам, звали гулять, спрашивали, как он планирует отмечать последний школьный день: «Это уже в следующую среду, бро!»
Он отмахивался. Натикало полвторого, нужно было срочно кого-то съесть и бежать к психологу. Там-то точно никто не покормит.
Вадим слинял от приятелей, взял в школьной столовой две гречки и два гуляша в одну тарелку, запил компотом, потом чаем, потом упёр сосиску в тесте со стола, накрытого для второй смены (всё равно они ни фига не съедают) и ощутил себя более-менее сытым.
В офис «Подростка» он вполне успевал. Психологи арендовали его в соседнем квартале. Если дворами…
Дворами вышло резво, но не без приключений.
За школой, в которой учился Вадим, обычно не курили – она считалась приличной, засвечивалась в разных конкурсах, регулярно входила в пятьсот лучших школ России и пыжилась, как могла.
Но если нырнуть в арку соседнего дома и заглянуть за магазин шаговой доступности типа киоск, то можно было обнаружить тех её учеников, что любили покурить, пожевать и поцепляться.
Вадим обычно вообще не ходил этим путём, чтобы не замечать успехи будущих авторитетов криминального мира, но сегодня спешил и вылетел лоб в лоб на Гришу Марьина из параллельного класса с погонялом Косая Груша.
– Ты чё тут ходишь, косой? – изумился Груша, скучая без своих прихлебал, которых, видно, задержали на классном часе. Косой было его фирменной цеплялкой. Он считал, что это круто, если косоглазый дразнит косыми нормальных.
Недалёкого ума был Груша, ущербного. Тут Вадим был вполне солидарен с педагогическим советом школы. И тоже очень надеялся расстаться с Грушей после девятого.