Вторжение

Он был человеком строгих правил, необычайно пунктуальным. Это стало не только привычкой, а второй натурой полковника и составило ему блестящую карьеру в армии. Позже, уже в преклонном возрасте, Гнездилов уверовал в то, что власть ему затем и дана, чтобы держать подчиненных в страхе, и благодаря этому стал знаменитым на весь округ строевым командиром.

Но если начальство военного округа без меры его хвалило, то от этого вовсе не легче было людям дивизии: все шишки сыпались на их головы. Редко кто, проходя мимо, не был им остановлен, даже командиры, которые гордились своим молодцеватым видом, безукоризненной выправкой, все равно не избегали его внушений, упреков, а то и взысканий.

Особенно привередлив и до жестокости строг был Гнездилов к тем, кто нетвердо знал устав. Такие, по мнению Гнездилова, попирали букву и дух воинского порядка. Встречаясь где-либо с младшим по званию, он окидывал его острым, мгновенно скользящим взглядом и приглушенно-напевным голосом спрашивал: "Ну-ну, который год служишь?.. Вон как! Седьмой, значит. А ответь мне: параграф третий, статья седьмая Устава внутренней службы о чем гласит?" Тот, потупив взор, сосредоточенно думал, потом что-то медленно говорил в свое оправдание. "Может, на что жалуетесь? С головой как?.." не отступал Гнездилов. "Никак нет, товарищ полковник, голова при полной ясности!" - "Значит, сам виноват, - принимался отчитывать Гнездилов и всплескивал руками: - Седьмой год на командной должности, а? И устава не знать? Мозгами не хотите шевелить. Да, да, мозгами... Все вы такие грамотеи!" - Гнездилов недовольно крякал и, прежде чем отпустить виновника, припугивал: "Попадешься второй раз на глаза - милости не жди".

Бывали случаи и похлеще... Николай Федотович решил лично проверить, умеют ли подчиненные ему командиры ходить на парадах. И хотя дивизия далеко отстояла от крупных городов, где по празднествам устраиваются воинские маршировки, он все же хотел знать, все ли умеют держать ногу при парадном шаге так, чтобы эта самая нога поднималась вровень с подбородком. Командиры были построены на плацу. Гнездилов взошел на деревянный помост и приложил руку к козырьку, как бы приветствуя войска. Перед ним проходили командиры. Они печатали шаг, казалось, земля гудела под ногами. И надо же было случиться беде: командир роты Семушкин, поравнявшись с полковником, повернулся к нему лицом, пожирая глазами, как тому учил сам Гнездилов. Но полковник насупился и поманил к себе Семушкина.

- Где службу проходил, молодец? - громко, так, чтобы слышал строй, спросил полковник.

- Имею честь доложить, пожизненно в пехоте! - видимо, не совсем поняв намек полковника, отрубил Семушкин.

- А до армии? При коне, наездником?

"Уж не собирается ли полковник сплавить в кавалерию?" - подумал Семушкин, а вслух повторил:

- Никак нет, пожизненно...

- Довольно! - взмахом белой перчатки остановил его Гнездилов. - Раз не научены - будем тренировать. Ша-агом... арш!

Не однажды Семушкин проходил вдоль строя, запарился, а голос полковника все подстегивал:

- Отставить! Повторить!

С потешным недоумением переглядывались товарищи, шепотом справлялись друг у друга: "Что это с ним? Совсем загоняет!"

Позже, когда кончились занятия, Гнездилов собрал всех в круг, сам вышел на середину и сказал кратко:

- Следите, товарищи командиры, за искривлением ног. Тренируйте их, как бы сказать, на вытяжку. А то видите вон у Семушкина... Ноги дугой, и одна вибрация... Не годится это для строя!

На этот раз Семушкина ожидала большая неприятность, если бы не задержалась машина. Полковник Гнездилов долго ждал, не утерпел и снова отправился на плац. К его радости, бойцы работали споро, и, хотя команда была та же, полковник воздержался от разноса. "Начни ругать, так руки опустят. Смотр мне сорвут", - благоразумно решил он и удалился с плаца.

...Строевой смотр начался в назначенное время - в одиннадцать часов утра. На импровизированную трибуну, наскоро сбитую из досок, поднялись инспектор штаба Западного округа генерал-майор Ломов, представитель генштаба полковник Демин и полковой комиссар Гребенников.

Справа, в десяти метрах от трибуны, расположился дивизионный духовой оркестр. В его составе было семь трубачей и один барабанщик. Дирижировал худой седенький старшина в куцей шинели и глянцевитых крагах.

Командир дивизии Шмелев, одетый в кожанку с барашковым воротником, в смушковой папахе, красиво заломленной назад, не спеша поднялся по скрипучим ступенькам, вскинул руку:

- Товарищ генерал! По вашему приказанию дивизия для строевого смотра построена!

- Все готово? - глянул из-под роговых очков генерал.

- Так точно! Прикажете начинать?

- Начинайте.

Комбриг Шмелев махнул рукой. Оглушительно звякнули медные тарелки, ударил барабан, оркестр заиграл марш. По рядам и колоннам из края в край прокатилась команда:

- К торжественному маршу! По-ротно! Первый батальон прямо!.. Остальные напр-р-р-раво! Ша-гом... арш!