Вторжение

Слухи циркулировали по улицам, как стаи гончих, и Банни верила большинству из них. Пегги Абингдон, подружка Лиз Кроуфорд, толстенькая и темпераментная маленькая женщина за эти годы скопила тысячи долларов, занимаясь делами чёрных клиентов. Но вчера она выпалила из своего дробовика, едва только увидев на лесистой дорожке у дома чёрного мужчину. Выяснилось, что он был двоюродным братом местного сборщика металлолома. Никто даже не знал, что у Пегги есть ружьё. Салли Бретертон, известная своим искусством устраивать изысканные обеденные приёмы, позвонив в полицию, буквально вопила в трубку, что её ограбил чёрный. Когда примчалась патрульная машина, Салли неохотно призналась, что наврала. На самом деле она хотела, чтобы у её дома выставили круглосуточное дежурство, за что она готова уплатить местному участку полиции сто долларов. Когда полицейские отказались, сославшись на нехватку людей, Салли с грохотом захлопнула двери.

Джил Хьюз, который в своё время тренировал теннисную команду Принстона и с гордостью утверждал, что преподаёт своим ученикам не столько технику игры на корте, сколько аристократическую терпимость к ближним, возглавив группу пожилых граждан, явился в холл муниципалитета и потребовал от мэра придать им статус вооружённой добровольной охраны. Когда мэр отказался, Хьюз толкнул его в грудь — первый удар, который он нанёс в жизни. Он был обвинён в хулиганском поведении и нападении на должностное лицо и выпущен под залог. Говорили, что в принстонской больнице доктор Смоллвуд отказался накладывать швы на голову травмированного чёрного строителя, пока не займётся тремя белыми женщинами с сенной лихорадкой. В прошлом доктор Смоллвуд был президентом ПАПЧ, Принстонской ассоциации прав человека. Банни была настолько потрясена этой историей, рассказанной матерью, что лично позвонила доктору Смоллвуду, семейному врачу Джефферсов. Нет, сказал он, ничего не было, эта история выдумана. Единственным негром, который за весь день обратился за неотложной помощью, был мальчик со сломанной рукой и дежурный врач тут же провёл все необходимые процедуры. Тем не менее, несмотря на его разъяснения, Банни в понедельник трижды слышала эту историю — и каждый раз рассказчики превозносили доктора Смоллвуда, который оставил без внимания присутствие мифического негра с окровавленным скальпом.

На самом деле Банни больше всего раздражало отношение города к Холли и Скотту Кроуфордам. «Бедные маленькие детки» — фразу эту он слышала по пятьдесят раз на дню. Слезливые сантименты были выдуманными и искусственными. Люди говорили не то, что они чувствовали, а то, что, как им казалось, они должны были чувствовать. Сама же Банни считала, что Скотт и Холли прекрасно проводят время. Она могла только завидовать Холли, которая блистала, как драгоценный камушек, на фоне своих чёрных похитителей, заставляя их искать своего невидимого друга Питера Уилсона или Скотта с растрёпанными волосами, который радостно вопил, чтобы привлечь к себе внимание, кувыркаясь или вися на ветке дерева. Банни любила ребятишек Кроуфордов. Они страшно смущались в первый день в бассейне, но она расшевелила их, устроив соревнования, кто лучше прыгнет с бортика бассейна и прокрякает, подражая утке. И теперь они могли торчать в воде до посинения, пока их худенькие фигурки не покрывались гусиной кожей. Но вчера все говорили о Скотте и Холли приглушёнными расстроенными голосами, словно дети были уже мертвы и речь шла о почётном карауле у их могил.

Едва только Банни проснулась, в голову пришла восхитившая её идея именно о Скотте и Холли. Идея была отличная и могла сработать. Эта она поняла сразу. Ей удастся утереть нос всем этим напыщенным взрослым болтунам, которые только и могут, что скорбно вспоминать бедных маленьких детей. Банни покончила с последним куском бекона, съела тост, запила молоком, положила тарелки в рукомойник и направилась в холл звонить Эйлин.

Она отчётливо слышала, как в маленьком белом домике на Бирч-авеню в негритянском районе Принстона звонил телефон. Банни почти физически ощущала мускусный запах, царивший в доме Эйлин Дункан, приятный и нежный — и в то же время он был столь непохож на запахи дома Джефферсов, что Банни всегда ощущала лёгкое беспокойство, даже опасения, обоняя его. Одна из этих расовых штучек, предположила она, нечто вроде её чувств к Эйлин, в которых было место и теплоте, и какому-то отчуждению. И она, и Эйлин обе претендовали на чемпионские места. Она не сомневалась, что всё дело было в этом. Она плавала на спине, а Эйлин предпочитала баттерфляй. Обоим нравилось работать инструкторами в бассейне и они прекрасно ладили друг с другом. Но после душа, насухо вытеревшись, они настолько отличались друг от друга, у них были настолько разные причёски, что между ними возникало лёгкое отчуждение. Они особенно менялась с приходом сумерек. В вечернем полумраке их мысли обращались к мальчишкам, и было очень трудно откровенничать на эту тему, когда мальчики Эйлин были чёрными, а у неё белыми. Всё это было очень сложно и запутанно.