Вторжение

— Они от нас уходят, — раздался голос Коркорана. — Не тормозят, а уходят на прежней скорости! Я сплю? Или наши компьютеры рехнулись?

— Спишь, — ввернул Родригес. — Только с кем, хотел бы я знать?

Макнил промолчала. Она была на редкость спокойной и молчаливой девушкой. К тому же дисциплинированной: знала, что о причинах задержки с маневром осведомится командир.

— «Гриф-один» — кораблю, — произнёс Литвин. — Подтвердите команду на торможение.

Коммуникатор молчал. Прошла секунда, вторая, третья, потом голос Би Джея рявкнул:

— Полная мощность, Шеврез! Дьявольщина, что происходит?

— Тормозимся на пределе, капитан. Нас затягивает…

— Куда? Там же ничего нет! Ничего, клянусь реактором!

Ничего, молча согласился Литвин, бросив взгляд на панель локатора. По курсу «Жаворонка» — вакуум. Три атома водорода на кубический метр. Ни чёрных дыр, ни белых карликов, ни иных аномалий.

— Красная тревога! — вдруг выкрикнул капитан. — Повторяю, красная тревога! Свомы к бою, огонь по моей команде!

Свомы были гуманным оружием — конечно, в сравнении с лазерами, метателем плазмы, ядерными снарядами и прочим арсеналом корабля. Рой ледяных кристаллов, летящих с огромной скоростью, превращал в решето броню, скафандры, механизмы и человеческие тела. Однако таких поражающих факторов, как радиация или взрывная волна, в данном случае не наблюдалось; рой очищал строго локальные участки без неприятных последствий.

— Может быть, ударим ракетами? — послышался хриплый шёпот Шевреза.

— Нет. Мы не знаем, что там такое, — пробормотал капитан. — Свомы с первого по шестой, узким пучком, огонь!

На панели локатора возникли шесть полупрозрачных пятнышек. Они оторвались от тёмной стрелы корабля и ринулись в пустоту, пересекая экран. На космической скорости удары крохотных льдинок были мощнее, чем взрыв артиллерийского снаряда былых времён.

— Ставим клещи. Приготовиться к атаке, — распорядился Литвин. Его машина передвинулась левее, и Родригес сразу пристроился к ней; Коркоран и Макнил заняли позицию справа, на том же уровне. Расположение «грифов» теперь напоминало готовые сомкнуться клещи.

— Кого атакуем, Первый? — спросил Родригес. — Или что? Вакуум?

Вопрос был по делу: ничего достойного атаки Литвин не видел.

— «Гриф-один» — кораблю. Прошу инструкций. Что…

Он не успел договорить, как слабо мерцающее зарево вспыхнуло впереди, затопив, казалось, всю Вселенную. Взвыла сирена, автопилот, перехватив управление, резко дёрнул судёнышко вверх, желая увести из-под удара, и тут же по обшивке забарабанило. Колпак треснул, что-то пронзило левую ногу и руку Литвина, впилось под ребра, и он ощутил, как тёплые струйки крови сочатся из ран. Затем огромная тяжесть размазала его по оболочке кокона, и гаснущий разум подсказал: ускорение не меньше пятнадцати «же».

Последнее, что он увидел, было корпусом «Жаворонка», пробитым сотнями дыр, из которых, клубясь и превращаясь в белесые снежные хлопья, струился воздух. Погибли, все погибли, мелькнула мысль. От чего?..

Он потерял сознание.

Глава 3

Околоземное пространство, Земля и Луна

Вспышку вблизи Юпитера зафиксировал астроном Лю Чен, дежуривший у большого телескопа-рефлектора обсерватории «Кеплер». Обсерватория была орбитальной, введённой в строй два года назад, принадлежащей Федерации университетов Европы и Северной Америки. Финансировали её щедро, и большой телескоп на «Кеплере» был в самом деле большим, с диаметром зеркала сто двадцать четыре метра. Каждый астроном Земли мечтал дорваться до этого инструмента, а тот, кто не мечтал, являлся либо инвалидом, не подходящим даже для полётов в ближний космос, либо круглым дураком без всяких надежд на учёную степень.

Была, однако, и третья категория — граждане держав, потенциально опасных для мирового сообщества, коих к новейшим технологиям не допускали. Лю как раз относился к таким нежеланным персонам, будучи китайцем не из СШК или ЕАС[9], а из Шанхая — то есть самым китайским китайцем. Нежелательность его присутствия на «Кеплере» объяснялась многими причинами: тем, что китайцем был каждый четвёртый землянин, и тем, что китайская экспансия в обе Америки, Австралию и Сибирь, не говоря уж о Юго-Восточной Азии, считалась явлением угрожающим, и тем, что китайцы, не желая ассимилироваться, упрямо считали Поднебесную центром мира. Так что Джон Э. Брэдфорд, британский астрофизик и директор «Кеплера», мог лишь гадать, какими судьбами Лю Чен попал в его обсерваторию. Но документы у Лю были в порядке, двухмесячный срок стажировки тоже был вполне разумным, так что выпихнуть его в Шанхай до срока никак не удавалось.