Вторжение

— Пусть поспит. Сон — лучший лекарь, — молвил он, поднимая голову и вглядываясь в потолок. С его языка были готовы сорваться угрозы и проклятия, но вместо этого Литвин негромко произнёс: — Обращаюсь к руководителям бино фаата и всему экипажу корабля. Любые эксперименты над людьми будут рассматриваться в нашем мире как преступный акт. Хотите с нами воевать? С целой планетой? Это неблагоразумное решение. Воевать мы умеем.

Homo homini lupus est, добавил он про себя.

Компьютер-посредник молчал. Прошла минута, другая, потом наверху проскрипело:

— Информация принята к сведению. Прошу сообщить ваш… — компьютер запнулся, подыскивая нужное слово, — ваш статус.

— О каком статусе ты спрашиваешь? Положение в обществе?

— Нет. Ограниченно разумный или полностью разумный.

— Полностью! — дав на мгновение выход гневу, прорычал Литвин. — Разумней некуда! Взрослый, разумный, дееспособный! И люди, которые со мной, такие же!

— Среди вас кса. У вашего вида бывают полностью разумные кса?

— Не понимаю. Что такое кса?

Макнил пошевелилась.

— Это он обо мне, Пол. Я так думаю.

— Кса — существа, способные производить потомство, — подтвердил компьютер. — Повторяю вопрос: у вашего вида бывают полностью разумные кса?

— Все женщины разумны. Так же разумны, как и мужчины, — устало произнёс Литвин. Ему надоела эта игра в бессмысленные вопросы и ответы. Люди, конечно, различались полом, статусом и нравом; были среди них умные и не очень, добрые и злые, причастные к власти и не имевшие ничего, кроме пары рук, но все они, мужчины и женщины всех рас, народов и племён, являлись разумными существами. За исключением, пожалуй, явных дебилов и прочей клиники… Эта аксиома не подвергалась сомнению — во всяком случае, в период жизни Литвина. Люди страдали многими пороками, проистекавшими, бесспорно, из их разумности — ведь среди животных нет ни террористов, ни продажных политиков, ни жестоких убийц, ни фанатиков, ни стяжателей и властолюбцев. Однако даже самые недальновидные из рода гомо сапиенс, не желавшие знать последствий творимого зла, насилия, жестокости, были всё-таки вполне разумны; просто их разум обратился к сиюминутной личной выгоде.

«Может ли быть по-иному?.. — размышлял Литвин. — Причём у созданий, столь похожих на земных людей? Стремящихся исследовать Вселенную и достигших в том поразительных высот, небывалых свершений, странствующих среди галактической тьмы от светила к светилу…

Но что это значит — ограниченно разумный? Робот-андроид, раб, идиот? Недоумок, клонированный с дефектным разумом? Или представитель другого биологического вида — скажем, существа, произведённого искусственно из инопланетных обезьян?»

Задумавшись над этим, Литвин незаметно начал дремать.

Эби вскрикнула.

— Пол! Что с ним, Пол?

Мгновенно пробудившись, он бросился к Коркорану. Его лицо посинело, рот был широко раскрыт, но казалось, что Рихарду не хватает воздуха — вернее, он силился, но не мог вздохнуть. Глаза закатились, сведённые судорогой мышцы окаменели, в горле слышался страшный хрип. Асфиксия, понял Литвин, удушье! Он чувствовал себя беспомощным, без автомеда, погибшего вместе с разбитым «грифом», без лекарств, без врачей, принявших смерть на «Жаворонке». Они бы помогли… непременно помогли!

Кожа Коркорана стала серо-сизой, началась агония. Макнил поддерживала его за плечи, Литвин, расстегнув комбинезон, массировал грудь и шею.

— Позови их, — сказала Эби мёртвым голосом. — Позови их, Пол. Вдруг они…

— Наш товарищ погибает, — громко произнёс Литвин. — Вы можете что-то сделать? Мы не понимаем, что с ним, и не имеем нужных средств. Мы бессильны!

— Парализован дыхательный центр мозга, — раздалось под куполом. — Лечение невозможно. Ваш мозг… отсутствие термина… нет контакта с… отсутствие термина… Мы так же бессильны, как и вы.

Коркоран обмяк. В горле уже не хрипело, щеки начали бледнеть, застывший взгляд был устремлён в пустоту. Это преображение было таким быстрым, таким внезапным! Как любой десантник, Литвин встречался со смертью не в первый раз и все же не мог к ней привыкнуть. Особенно когда умирали близкие. Юра Савельев на Меркурии, во время солнечной вспышки, Гурам Кавсадзе и Фред Бене в Поясе Астероидов, Марк Гольдони на Земле, от пули террориста-снайпера… Все они погибли молодыми, как и Рихард Коркоран. Ему было двадцать шесть. Или двадцать семь? Литвин никак не мог припомнить в точности.

Эби вскочила, уставилась в купол, потрясла стиснутыми кулаками:

— Нет термина?! Нет термина, ублюдки?! Будьте вы прокляты за то, что сделали с ним! Чтобы вам не видеть голубого неба! Чтобы всякая дорога была для вас последней! Чтобы реактор взорвался у вас под ногами! Чтобы…