Вторжение

– На прошлой неделе меня укусила лошадь, – сказала вдруг Лаура, делая вид, что обращается к Бьорсону, но Ольга сразу поняла, кому конкретно адресованы эти слова, – славная офицерская кобылка, сбежавшая к нам после атаки седьмого драгунского. Я как раз думала о формировании кавалерийского подразделения, но глупый поступок лошадки навел меня на другую мысль, – тон генерала Урути стал холоден, как зимний морской ветер, – мысль поощрить моих людей за успешно отбитую атаку. Кавалерийского подразделения у нас не получилось, зато одиннадцатая рота в тот вечер ела мясо.

– Ты всё такая же, – вздохнул Бьорсон, – пожалуйста, не ешь Цветану, она поняла намек. Зачем ты позвала нас сюда, старый друг? Готовитесь наступать?

– Лисабские мальчики поведали нам по радио о своём желании встретиться со мной и иностранными журналистами. – Лаура вернулась к столу, разворачивая одну из карт. – Сказали, что гарантируют безопасность. Я решила им поверить. Эти лисабские мальчики действительно честные парни.

– Лисабские? – переспросила Ольга. Намек она поняла, но молчать не собиралась. Ещё пять лет назад ей о готовности своих подразделений докладывали командующие Государственной Гвардии. Что ей какая-то ополченка?

Урути пожала плечами.

– Я помню, кто был врагом Республики двадцать пять лет назад. Я знаю, кто остается им поныне.

– Но Директория борется за изменение политики Республики, а не за возвращение к лисабскому господству, – начала Ольга.

– Они борются за то, чтобы снять штаны и принять привычную позу, – резанула Урути. – Нет земельным реформам, давайте оставим всё как есть! Землю и фабрики богатым ублюдкам, и пусть дальше овцы едят людей, а мы, как встарь, будем продавать их шерсть Лисабе, всё больше увязая в экономическом кризисе! Директория – это старые богатые кроты, девушка, которые не видят дальше своего носа и отправляют своих детей умирать за собственные капиталы верхом на белых генеральских кобылках.

Хименес отошел к сиротливо стоящему шкафу и, не спросив разрешения, достал оттуда пыльную бутылку вина. Миг – и красная жидкость поползла по стенке жестяной солдатской кружки.

– Ах, да, – Урути покосилась на майора, – не хотите и вы вина? Вино – это все, что я сейчас могу предложить. Лисабские мальчики обещали нас всех накормить горячим ужином, и я решила не перебивать себе аппетит.

– Может, уже поедем, Лаура? – поморщился Бьорсон. Он весь как-то подобрался, словно бы даже втянул огромное пивное пузо, на глазах превращаясь из смешного увальня в напряженного профессионала. – Твои рассуждения я слышал ещё двадцать пять лет назад, и тогда тебе аккомпанировали лисабские гаубицы. Сейчас ты такого эффекта не добьешься. Поедем к твоим мальчикам, узнаем, что им от нас нужно.

Генерала не пришлось долго уговаривать. Уже через полчаса черный автомобиль с двумя мотоциклами сопровождения пересекал линию фронта. Урути заняла переднее сидение. Хименес, к удивлению Ольги, остался в штабе.

1) Алькальд - мэр.

2) Выдержка из "Наставлений Людям от Людей" - одного из програмных документов Церкви Верховного Существа.

Глава 6. Лавр

Уже три года прошло с тех пор, как Лавр ушёл с действующей службы на борту легкого крейсера «Гневливый», но для самого себя он до сих пор оставался старшим матросом. Это было неудивительно, если учесть, что большая часть участвовавших в экспедиции склавийцев состояла из бывших и действующих военных, поэтому над экспедицией неустанно витал дух старой доброй армейской дисциплины.

Десять минут хватило Лавру, чтобы обежать все шесть палаток, в которых проживал личный состав экспедиции. Перед заходом в седьмую, свою собственную, он заскочил в расположенную на «Выдре» оружейную.

– Здорово, Кремень, – поприветствовал его Савва Енчев, стоявший в карауле при оружейной, – курить есть у тебя?

Лавр отрицательно помотал головой. Он не пил и не курил, и Савва это знал, но каждый раз дразнил Лавра своими вопросами.

– Эх, а ведь, верно, я и запамятовал! – хмыкнул Савва, – курить – Бога гневить! – процитировал Енчев слова хладоморских проповедников, смешно понизив голос и поглаживая рукой воображаемую бороду, – а также мыться, бриться и ругаться! Бог от того печалится зело и плачет!

Енцев рассмеялся собственной шутке, Лавр вежливо улыбнулся, но промолчал.