Вторжение

Сонечку взяли в поход впервые, и привычную для остальных красоту она постигала незамутненным, совершенно еще детским взглядом: «Смотри, какое облако! Смотри, какая птица! Смотри, какой пень!» Далекий горный хребет, будто подведенный густой гуашью, который торжественно проступал из утренней дымки, впечатлял ее не так, как найденный в реке камешек в форме сердца. Сонечка все время беспокоилась, встретят ли они в лесу медведя. На турбазе, куда они через день спускались зарядить телефоны, им показали снимок медвежонка, застрявшего на дереве. По вечерам у костра Сонечка оглядывалась на обступающую их со всех сторон тьму и жалась к Ларе, когда они сидели на одном бревне, уплетая гречку с тушенкой. Лара чувствовала себя взрослой. В первую ночь Сонечка разбудила Лару и попросила отвести ее «по-маленькому» – она стеснялась присесть у ближайшего куста, рядом с палатками, но боялась сама заходить дальше в лес. Лара шла впереди с фонариком, который выхватывал из темноты примятую траву там, где они бродили днем в поисках хвороста, и поваленный орешник – там они видели жужелицу. «Смотри, какой жук!» Потом Лара указала в сторону лохматых елок, по-свойски припавших друг к другу. Сонечка потребовала отвернуться и не подслушивать. Но пресловутая лесная тишина была всего лишь книжной метафорой: лес никогда не бывал по-настоящему тихим – в сотне шагов от них шумела речка, как сломанный телевизор с помехами, а ночным насекомым будто кто-то прибавил громкости. Совы тоже не замолкали. Луны не было. Ни единого источника света, кроме диодной лампы в Лариных руках. Когда Сонечка вышла из-за елок, завязывая шнурок на штанах, Лара выключила фонарик, и они обе тут же ослепли, провалились в темноту – беспредельную, неизмеримую. Сонечка тихонько пискнула, и Лара щелкнула кнопкой, возвращая свет. «Я случайно», – соврала она.

По утрам Лара первой спускалась к речке, чтобы почистить зубы, клала ладони на камни и долго держала их под ледяной водой, чувствуя, как холод забирается под кожу колючим зверем и сворачивается клубочком вокруг костей – так было проще сдержать слезы. Лара скучала по отцу. Каждый раз, когда они приезжали в горы, отец заново учил ее, как отличать ядовитые ягоды от съедобных и как вести себя, если встретишь кабана. «Пап, ты уже рассказывал, ну сколько можно», – отмахивалась Лара.

– Пап, ну хва-а-атит, – брыкалась Катя, когда дядя Андрей слишком долго сдавливал ее в медвежьих объятиях – неуклюжих, но трогательных.

Катя носила длинную челку и никогда не убирала волосы в хвост, даже в походе, где они вечно мешали и лезли в глаза, сутулилась и наклоняла голову так, чтобы волосы закрывали ее прыщавые щеки и лоб. Катя мечтала стать инструктором по туризму, как Ларин папа, а дядя Андрей все время подтрунивал над ней, потому что она дико и необъяснимо боялась мостов – зажмуривалась каждый раз, стоило машине на него заехать, что уж говорить про хиленькие подвесные над бурлящими потоками. Катя останавливалась перед дырой, там, где не хватало досок, цеплялась за перила так, что пальцы не отодрать, и неправдоподобно тряслась всем телом сразу – из-за слез она ничего не видела и не могла двигаться. Ларе приходилось брать Катю за руку, такую липкую, будто та сунула ее в таз с вареньем. Дальше шли вместе, шаг за шагом. Только раз Лара отпустила ее руку, прямо на середине моста. Катя взвизгнула. «Я случайно», – соврала Лара.

После семи километров по горной тропе, двух нервных мостов и подъема на смотровую, откуда деревенька у подножия, с накинутой на крыши туманной шалью, казалась игрушечной, девочки рано выдохлись. Вместе ушли в отцовскую палатку, чтобы разобрать сорванные на вершине травы, и там же уснули. Накрапывал дождь. Лара грела руки над тлеющими угольками. Дядя Андрей предложил выпить коньяка «на сон грядущий». При девочках он не пил. Лара отказалась. На ее руку сел комар, и дядя Андрей легонько по ней шлепнул, но промазал. Где-то над ними, в горах, послышался гром.

Когда дядя Андрей влез в палатку, расстегнул спальный мешок и принялся выцеловывать ее ноги снизу доверху, Лара больше не представляла себя его женой. Ей нравилось думать, что она Саманта из сериала «Секс в большом городе», пусть немытая и с пропахшими костром волосами. Раскованная и опытная. Свободная распоряжаться своим телом, как ей захочется. Но когда дядя Андрей больно скрутил между пальцами ее сосок, как ручку магнитолы, а по носу ударил крестик, Лара почувствовала, что ее тело больше не принадлежит ей.

Лара не призналась, что это ее первый раз.