Вторжение

На кухне, забравшись на стул с ногами, я методично разворачивала обертки конфет, одну за другой. Шум воды доносился из ванной. Мама заперла двери – никогда не запирала, а тут закрылась на щеколду: хотела оставить меня одну или сама хотела остаться одной, не знаю. Из стеклянной зеленой вазочки я доставала ириску или «рачка», осторожно снимала фантик, чтобы карамель не прилипла к пальцам, кидала подтаявшую от жары конфету в мусорное ведро, будто забивала баскетбольные голы, тянулась за следующей. Леся называла вазочку райским древом познания, с которого нельзя сорвать плод.

Двадцать восемь.

Мама пересчитывала конфеты каждый вечер, потому что бабушка, папина мама, умерла от диабета. Мама покупала конфеты для себя. И пересчитывала. Не знала, что я не люблю сладкое. Я развернула и выкинула двадцать восемь конфет. Все, на что я была способна. А потом я подумала, что у меня есть час, целый час, пока мама не выйдет из ванной.

В рейтинге самых нелепых вещей в моей жизни на первом месте всегда будет сцена, где я со всей дури врезаюсь в огромного белого зайца, колочу кулаками по его груди, пытаясь продраться ногтями под толстый поролоновый слой костюма. Мне хочется разодрать его в клочья, увидеть кровь на синтетической шерсти. Кажется, кто-то рядом смеется и щелкает фотоаппаратом. Заяц отталкивает меня лапами, вырывается, я тянусь к его заячьей башке, пытаюсь снять. Представляю, как разобью ему нос, шелушащийся красный нос, который он сует не в свои дела, расцарапаю его лицо с дурацкими белесыми ресницами в кровь, а еще лучше – убью, клипмейкер хренов! – за то, что снял меня в караоке, за то, что отправил видео, за то, что отправил видео на мамину почту, пока я спала в квартире снизу, только потому, что я отказалась его поцеловать, только потому… Заяц локтем сбил с меня очки, но я не могла остановиться. Перед глазами расплывалось белое пятно. Ухватившись за заячье ухо, я наконец сдернула с него башку.

– С ума сошла! – выдохнул какой-то незнакомый парень. – Ты че творишь?!

Я отступила на шаг, тяжело дыша. Раскрасневшееся лицо парня было таким мокрым, будто его окатило фонтаном из водяной колонки. Запах соответствующий. Ключи вдавились ребристым краем в мою ладонь. В мягкое: в висок, глаз. Я могла бы. Я не смогла бы.

На всякий случай парень поднял вперед лапу защищаясь.

– Ты больная?!

Очки лежали на асфальте. На правой линзе будто расцвел морозный узор, как на треснувшей от каблука корочке льда.

– Где Артем? – спросила я.

– Ты чего на людей кидаешься?

– Где. Артем.

– Какой еще, к черту, Артем? – Парень решил, что я вроде больше не нападаю, утер взмокший лоб, отряхнулся, начал приглаживать шерсть, но все еще поглядывал на меня с осторожностью.

– Белобрысый такой, работал тут, в этом самом костюме. – Я взмахнула рукой, и парень дернулся, будто я снова собиралась на него наброситься.

– А, этот… Умотал вроде.

– Куда?

– Ну откуда я знаю куда? У него там какие-то вступительные экзамены, что ли… Что он тебе такого сделал, что ты меня чуть не прибила?

Артем сбежал.

Все они сволочи, мама, все.

Если бы я была героиней фильма, я бы стояла сейчас, прижав ногой мохнатую грудь поверженного зайца, выпачканную в крови и грязи. Он бы молил о пощаде, плакал и скулил, но я бы не простила – нет, ни за что, – направила бы на него дуло пистолета, прицелилась прямо в голову, взвела курок… Откуда у меня взялся пистолет, пусть сценарист решает. Может, ружье из тира? Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет… Я отпустила бы какую-нибудь реплику получше, вроде той, что говорят хорошие парни из вестернов перед тем, как нажать на курок. Выстрелила бы. Но я не в кино.

Артем поступит в питерский институт на кинооператора, как и хотел, но не снимет ни одного клипа для MTV. После выпуска устроится на местный новостной телеканал и будет скучать за неподвижной камерой на включениях из городской думы. Женится. На кадрах из свадебного путешествия, выложенных в соцсети, я увижу знакомую стройку на пляже и грудастую русалку, к которой прильнет его маленькая жена. Нос его снова обгорит под южным солнцем. Не знаю зачем, но я поставлю под фотографией «палец вверх», он напишет в личные сообщения: «Ку-ку. Как жизнь?», но я не отвечу. А через год он разведется и вернется домой, на отцовскую видеостудию. Но тогда я ничего этого не знала.

Мстить больше некому. Я оставила маме гору смятых разноцветных бумажек на столе и поколотила незнакомого парня в костюме зайца. Ненависть, кипевшая под кожей, вязкой черной нефтью стекала к кончикам пальцев. Я почувствовала, что ноги слабеют, и бессильно опустилась на скамейку.