Вторжение

Виктор засмеялся отрывистым лающим смехом. — Ya pas de danger!.. note 123 Или, как там у вас, у ирландцев — хрен ему в глотку! Погляжу я, как он раскроит мне череп!

— Он не раскроит. Это совсем даже не в его стиле. Он заставляет себя любить. А к тем, кто не поддается, применяет гипноз для ослабления психической защиты, а после совращает их. Если человек догадывается о том, чему подвергается, папа его убивает. Он уже убил около двухсот естественных оперантов и привязал сорок шесть. А подручных он подбирает в основном из преступного мира — мошенников, рэкетиров, киллеров. Их легко узнать по ментальному почерку. Сами они чаще всего знают о своих способностях, а он, совращая их, показывает, кем они могут стать с его помощью. Это грандиозно. Вот почему мы готовы для него на все, на любое зверство. Человек, убивший русского президента и великого муфтия Средней Азии, был одним из его ставленников. Папа намеренно разжигает войну, и ему для этих целей нужны глобальные подонки, а не просто кучки тупоголовых фанатиков.

— Да, в уме ему не откажешь, — признал Виктор, вцепившись в руль, чтобы обогнуть еще одну лощину, наполненную рыхлым снегом. — Власть нуждается в консолидации, и тут он дока. Я по сравнению с ним щенок, молокосос… Но времена меняются.

— Если ты пойдешь ему наперекор, он тебя убьет, — возразила она. — А захочешь стать его союзником — готовься к моей участи.

Виктор несколько минут молчал, пробираясь сквозь нагромождение льдин. Несмотря на мощную подвеску, вездеход трясся и подпрыгивал, швыряя крепко привязанных пассажиров, будто тряпичных кукол, пока они не одолели перевал и не выбрались опять на тропу.

— Все хотят нас привязать, Шэннон, — вновь заговорил он. — Начиная с родителей. Привязывают, не дают подняться выше их убогого уровня. Хотят жить через нас — вроде психологических вампиров. Это и есть любовь. Главная ее цель — во всяком случае, в интерпретации твоего папаши — не оставить тебе собственного хребта.

— А вот над этим я не задумывалась.

— Ну так задумайся. В твоем подсознании это уже заложено, потому ненависть и привела тебя к частичному освобождению. Я всегда их всех ненавидел, оттого-то никому и не удалось меня привязать. У меня есть армия маленьких зомби, и с ее помощью я давлю проклятых любовников, пытающихся насиловать мой ум. Вот так когда-нибудь раздавлю и твоего отца, и моего брата Дени, который еще хуже.

— Папа тебя одолеет, едва ты подойдешь к нему поближе. Я понимаю твой замысел. Ты рассчитываешь жениться на мне, а его держать на дистанции, чтобы постепенно присвоить себе все. Не обольщайся, Виктор, ничего у тебя не получится. Ты сам увидишь, что ему невозможно сопротивляться.

Он ворочал рычагами, глядел на приборы и ловко продвигался сквозь бело-голубые туннели.

— А может, я его к себе привяжу. Ты мне только покажи, как он это делает.

Шэннон открылась и показала.

Merde et contremerde! note 124 Ненависть непроизвольно хлынула из его ума прежде, чем он успел перекрыть поток.

Блаженство и боль давно прошли, без слов говорила Шэннон, остался только сухой бесформенный Абсолют, я уже ничего не чувствую, кроме желания раздавить его, лишить власти и дать ему понять, что это сделала я. Но мне не обойтись без твоей помощи.

Виктор вновь выругался по-французски. Затем взглянул на монитор и обнаружил, что они сбились с пути. Должно быть, он не заметил указателя поворота. Дал задний ход на им же проложенной колее. В лучах удаляющихся фар ледяные глыбы выглядели как-то нереально.

— Ты должен мне помочь, — продолжала Шэннон. — Я тебя вовремя предупредила. Можно сказать, спасла от него.

— Заткнись! Дай подумать.

Справа он разглядел дорогу: ухабистая, но довольно открытая, и склон не слишком крутой. Улыбнулся и прибавил газу. Мотор яростно взревел.

— Осталось километра два… И все же, какой капитал у твоего старика?

— Не знаю. Он и сам-то, наверное, не смог бы с точностью сказать. Владеет сотней крупных корпораций, телекомпаний, двумя авиалиниями, крупнейшей нефтяной компанией, пятью подрядными организациями по освоению космоса — это все только в Северной Америке. А еще контролирует промышленные концерны в Европе, Японии, Корее.

— А политика? Правду говорят, что республиканская партия у него под каблуком?

— Вся? Нет, не думаю. Это даже для него чересчур. Ему подчиняются четыре сенатора и девятнадцать представителей от всех крупных штатов. Политики не операнты, и у каждого есть своя цена. Многие понимают, что они марионетки, но не знаю, кто именно дергает за ниточки. А некоторые, даже принимая папину помощь, воображают, что сохранили свою независимость. Как, например, президент.

— Пикколомини? Да брось ты!