Вторжение

Я встал перед офисом управляющего, закрыл глаза и умственным лучом просветил все кабинеты. Никаких сигналов на оперантном уровне, да и нормальных не видать, если, конечно, какой-нибудь оперант намеренно не притушил их ауру.

И все-таки я что-то почувствовал.

Когда отпер компьютерный центр своим универсальным ключом и включил свет в помещении без окон, до меня донесся слабый царапающий звук из кладовки по ту сторону операторской.

Попытался сканировать ее, но не смог.

Застыв на месте, я попробовал загадочное препятствие на ощупь. За деревом и пластиком располагался слой невероятно мощной психической энергии. Это был даже не барьер, а облачность, заполнившая всю комнату — дымная, намагниченная, холодная, как смерть.

Я сразу понял: он там. Пробовал подать сигнал Дени… или еще кому-нибудь. Но телепатический крик не покинул пределов моего черепа. Я словно в трансе прошел между рядами компьютеров и остановился перед кладовкой, ожидая, что дверь откроется. Там, внутри, царили безумие и похоть, не имеющая ничего общего с нормальным человеческим вожделением. Что-то звериное, изголодавшееся насыщалось и никак не могло насытиться. По контурам я опознал человека, но он превратился в нечто совсем иное — причем по собственной воле.

Наконец ручка со щелчком повернулась, длинная полоса света стала расширяться, по мере того как дверь открывалась внутрь. Ни единый луч из операторской не проник в эту осязаемую черноту, и все же я разглядел Виктора. Он держал ее в объятиях. Их тела окутывал странный фиолетовый ореол. Светились только его губы, высасывающие алое излучение из энергетического цветка с четырьмя лепестками, который четко отпечатался у основания ее позвоночника.

Потом все кончилось. Комната ярко осветилась; посреди нее сидел Виктор, смотрел на меня без всякого удивления и подавал знаки подойти и полюбоваться на дело его рук. Как он догадался, что мне знаком этот рисунок — зловещий аналог нашего с Уме творения?.. Виктор был одет в серый костюм, а у ног его лежала совершенно обнаженная женщина. Тело ее обуглилось и потрескивало, на шее и на голове я насчитал семь белых стигматов, отметивших места энергетических источников, из которых он по очереди напился. Я не сомневался, что вместо наслаждения, испытанного Уме, тут была дикая, раздирающая боль.

— И еще будет, — спокойно сообщил он мне. — Я не могу расходовать себя на кремацию. Любопытно, что ты все понимаешь. Я… хочу знать побольше о том, что это такое. Думаю, ты можешь мне объяснить. Я прав?

— Да. (Нет, нет, нет, нет… )

Виктор засмеялся.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Как в кошмаре, я последовал за ним из отеля. Он беспрепятственно прошел к стоянке у северного крыла, где в темноте был припаркован автодорожный фургон. Дождь почти перестал, но с восточной стороны над горой то и дело сверкали молнии.

Я не столько видел, сколько ощущал другого человека за рулем фургона. Его почерк был мне знаком: старый Пит Лаплас, еще в бытность мою в отеле водивший поезд-кукушку.

Я забрался в фургон, и мы поехали.

— Ребята готовы к взлету по расписанию? — спросил Вик.

— Ребята всегда готовы, — отозвался тянучий голос. — Бедные ублюдки!

Он хохотнул, потом выругался, когда колесо фургона попало в выбоину и машина подпрыгнула. Фургон свернул направо, и я понял, что мы едем к станции.

— Вместе с О'Коннором захватим моего дядюшку Роги, — сообщил ему Вик. — Хочу, чтоб и вы, старые бздуны, полюбовались на ночной фейерверк. Угля в топке достаточно?

— Я свое дело знаю! — отрезал старик. — О своих заботься. Говорил я тебе, лучше б на аэроплане лететь.

— Ни в коем случае, Пит. Умники хоть и объявляют себя пацифистами, но не проси, чтоб я на это свою задницу в заклад поставил… Потише, потише, а то сиганем в водопад.

Мое сознание будто раскололось на части. Одна ревела от ужаса, другая спокойно подчинялась принуждению Вика, навечно признав его своим хозяином. А потом появился еще и третий психический обрубок. Он был самый маленький и неустойчивый из всех, затоптанный в пыль, почти похороненный в умственном катаклизме. Эта часть мозга приказывала мне выжидать удобного момента. Самая безрассудная часть моей личности — потому и победила. Я часто думаю, неужто все герои так устроены?

Фургон со скрежетом остановился. Вик и старая сволочь Лаплас вылезли. Возвращаясь, они с двух сторон поддерживали еле волочившую ноги фигуру. Разумеется, нельзя самого богатого человека на свете везти в кузове грязного фургона, потому Вик усадил его на переднее сиденье, а сам сел рядом со мной, и мы в молчании проделали оставшиеся до железной дороги километры.

На станции темень и никаких признаков жизни. Но старинный двигатель работал, из трубы шея пар и разлетались искры, с шипеньем угасая в лужицах. Пит забрался на место машиниста, а Вик, О'Коннор и я поместились в неосвещенном вагоне впереди паровоза. Сигналом отправления послужил лишь вырвавшийся из-под колес пар; зазвенели рессоры, и состав медленно пополз к толще облаков, заслоняющих вершину.