Игрушечный поезд выполз из рощи карликовых деревьев на ковер белых, розовых, бледно-желтых субарктических цветов, распустившихся средь луговой осоки и серых каменных россыпей. В тенистых лощинках до сих пор лежал снег, а камни с северной стороны были подернуты корочкой инея. На вершине маячили какие-то постройки. Они миновали огромные, заслоняющие весь вид цистерны для воды, и в глаза им бросилась простая дощечка, установленная прямо на склоне.
ЛИЗЗИ БУРН
Погибла в 1855 году
— Ей было двадцать три года, — сказал Роги. — Всего здесь погибло семьдесят человек — больше, чем на любой другой горе Северной Америки. Кто сорвался, кто в буран попал… Приезжают люди в погожий день, на небе ни облачка, гуляют себе спокойно — и вдруг снег, ветер, такая круговерть, что в двух шагах ничего не видно, да к тому же температура мгновенно падает ниже нуля. Самый непригодный для жизни климат на земном шаре — ну, кроме разве полярных областей — именно в нашем штате, на горе высотой всего-то тысячу девятьсот шестнадцать метров. Я сюда много раз поднимался — и на поезде, и пешком, напрямик из отеля — но, честное слово, ни разу спокойно себя не чувствовал. Поверь на слово, коварнейшее место!
Поезд остановился перед каким-то сараем, который сопровождающая отрекомендовала «отель на вершине». Затем объявила пассажирам, что на осмотр окрестностей у них только сорок пять минут и что обратный путь займет примерно час с лишним.
Дул холодный, порывистый ветер; Роги предупредил Дени, чтобы смотрел под ноги. Снегу почти нет, однако наветренная сторона скал, ограждений, перил изрядно обледенела. Огромные ледяные наросты чем-то напоминали коралловые рифы — причудливое нагромождение шишек, пластин, веточек.
Отелем Дени нисколько не заинтересовался. Ему хотелось взобраться на монолит конической формы, где находилась высшая точка горы. Потом он сбежал вниз — посмотреть, пускают ли посетителей в метеообсерваторию, в радио — и телестудию. Но посторонних туда не пускали. Покосившись на обледенелую антенну, мальчик передал Роги жутковатый образ, представив себе, что должно здесь твориться во время ревущего урагана, при скорости ветра двести-триста километров в час. Ум его буквально искрился от возбуждения. Они поднялись на скалистый уступ и глянули вниз на Великую тропу аппачей: метрах в тридцати просматривался приют для альпинистов, окруженный небольшими озерами.
— Облачные озера, — сказал Роги. — Когда приедешь в следующий раз, обязательно сходим к ним.
— Правда?! — обрадовался Дени и стал внимательно рассматривать скалы прямо под уступом. — А что это за камни… Желтые какие-то…
— Желтой краской отмечают маршрут. Такие камни везде есть, следи за ними — и никогда не заблудишься. На высокогорье тропы совсем не такие, как в лесу. Почти все они пролегают по голому камню.
Дени полюбопытствовал, виден ли отсюда Берлин, и повернулся на север. Ну, конечно, виден: вон дымки тянутся из труб целлюлозно-бумажной фабрики в долине Андроскоггина. Воздух был так прозрачен, что отсюда можно было разглядеть далекие вершины и в Мэне, и в Вермонте, и в Нью-Йорке.
— Смотри, еще туристы. — Дени указал на группу людей, движущуюся вдоль железной дороги. Невольно прибегая к помощи ясновидения, он увеличил в уме крохотные фигурки.
—… восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Двадцать три человека.
— Да здесь полно туристов. Вон та тропа ведет к Клею, Джефферсону и Адамсу. И на каждой горе в нескольких местах есть альпийские приюты.
Дени прикрыл глаза от солнца, поежился на пронизывающем ветру и вдруг ахнул, обдав мозг Роги волной ужаса.