Вторжение

С чувством, в котором боролись жалость и обида, Шмелев оглядывал трупы наших бойцов. Он обратил внимание на то, что почти все они лежали вперед лицом. Казалось, лишь накоротке залегли они, и стоит покликать, как разом встанут, опять пойдут навстречу бушующей смерти. Но нет, им не подняться. Никогда не встать. Они лежали головами к вражеским позициям, и раны, чаще осколочные, запеклись уже прихваченной морозом кровью.

— В атаку шли, — пояснил старший лейтенант Бирюков.

— Напрямую? — спросил Шмелев.

— Пришлось по чистому полю. А иначе немчуру нельзя было выкурить. Засядут в домах, в блиндажах, как кроты, и строчат. Автоматами вооружены, попробуй выкури. А надо… Приказ.

— Да, — неопределенно произнес Шмелев.

— Геройские ребята, — сказал Бирюков. — Надо бы к орденам представить.

— Кого?

— Вот их, — кивнул на трупы командир батальона.

— Им теперь все равно… — подняв усталые, воспаленные глаза, проговорил Шмелев. — А вот живые… — И опять недосказал. Склонился над трупом бойца, осторожно, словно боясь причинить ему боль, повернул лицом кверху. Это был совсем молоденький паренек: маленькое, острое лицо, белесые брови слиплись в сосульках. По–детски оттопыренные губы уже успели посинеть. Стараясь унять дрожь в руке, Шмелев легонько поправил ему пряди волос, снял сосульки с бровей, потом поднялся, минуту постоял и пошел дальше.

— Не встанет… — проговорил Шмелев. И невозможно было понять, то ли он спрашивал у старшего лейтенанта, то ли недосказал какую–то мысль.

— Не встанет… — в тон ответил Бирюков и, скорее в утешение самому себе, добавил: — Командир не должен поддаваться чувству.

— То есть?

— Ну, как бы вам точнее… Если жалость иметь, то и войну не выиграешь. Где–то я читал, не то в инструкции, не то в чьих–то воспоминаниях, что настоящий полководец тот, кто не считается с жертвами ради победы.

Полковник остановил Бирюкова и резко взглянул на него.

— Пусть бы он, этот полководец, себя принес в жертву, чем других! сказал Шмелев. — Командир должен чувствовать и живых, и вот этих мертвых, их кровь… И чем сильнее проникнется чувством, тем ответственнее будет готовить операцию, людей к бою. Подумайте об этом сами. А пока пусть ваш батальон стоит на окраине деревни, и без моего приказа ни одного солдата не посылать в бой, — строго закончил Шмелев.

В штаб дивизии Шмелев выехал в конце дня, когда уже наплывали сумерки. По пути он посадил в машину трех раненых. И едва они забрались на заднее сиденье, он начал расспрашивать, давно ли они на фронте, где ранены и при каких обстоятельствах.

Первым заговорил раненный в плечо сержант.

— Какая же это, простите, хрен война! — не скрывая злой обиды, сказал он. — Немец от самой границы обходами да охватами берет нас. А мы все в лоб да в лоб… Как быки, идем на приступ. Прем, пока пуля не свалит.

— Вы уж, товарищ полковник, не подумайте, что мы робели в атаке, вступил в разговор другой. — Вот она, справка наша, — и выставил отсеченную по кисть забинтованную руку. — Да только злость берет, как поглядишь на такую войну. Пора бы уж за ум взяться. А что касаемо фашиста — пусть его не малюют. В лепешку можно разбить.

— Ежели бы мы имели доступ к самому товарищу Сталину, то… клянусь вам, так бы и выложил начистоту, — вставил третий, с перевязанной шеей.

При въезде в Сходню раненые попросили остановить машину. Выйдя из "газика", Шмелев увидел в подлеске вытянувшуюся колонну. Напротив штабного домика с голубым петушком на коньке стояла полуторка с крытым верхом, похожим на кибитку. Ее обступили бойцы. Был тут и лейтенант Костров.

— Хороша теплушка? — проходя мимо, спросил Шмелев.

— Дельно придумано, — улыбнулся в ответ Костров.

В это время из кибитки выскочил капитан. Щеголевато, как бы танцуя на носках хромовых сапожек, он подошел к Шмелеву и, игриво, как старому знакомому, доложил:

— Товарищ полковник, прибыл в ваше распоряжение. Начальник штаба войсковой части 01953 капитан Завьялов.

— А, вон вы какой, — подивился Шмелев, не тая усмешки в прищуре глаз.

— Таким на свет уродился. Не взыщите, — запросто ответил Завьялов.

— Каково настроение?

— Боевое! — отчеканил Завьялов и почему–то прицокнул языком. — По мне хоть сейчас. На войне, как говорят, промедление смерти подобно. Дорог момент, а упустишь — не вернешь. — В голосе слышалась наигранность.

"Легковат, как на крылышках парит. Наверное, жизнь еще не мяла", подумал Шмелев и дал указание, где и как разместить штаб полка, людей, технику.

Пока они говорили, бойцы продолжали разглядывать кибитку. Алексей Костров увидел выведенную на крышу цинковую трубу, из которой валил сизый, почти неприметный в сумерках дымок. Печь, как видно, и на ходу обогревала, и это немудреное приспособление сейчас, в лютые морозы, его обрадовало и удивило. Был соблазн заглянуть внутрь. Алексей потрогал за ременную ручку, но дверь не поддавалась, видимо удерживалась внутренним запором.