Вторжение драконов. Последняя битва

—  Держать себя в руках? — Она возмущенно ударила его кулачком по груди. — Шайя приказала бы четвертовать Хамуру с помощью тех лошадей, которых он бил. Я и так держу себя в руках... — Ее глаза снова хитро сверкнули. — А сейчас я настроена на бешеную скачку.

Он покраснел, и она рассмеялась. Ей всегда нравилось смущать его. Шайя всегда говорила, что думала — прямо, без обиняков. Возможно, именно эту ее черту характера он в ней больше всего и любил. Интрига и ложь определяли все его дни в роли правителя. А с ней существовала только правда. И она сделала именно так, как грозилась: любила его страстно, чего не бывало уже давно.

Когда они лежали, запыхавшись, обнимая друг друга, она вдруг заплакала.

Артакс провел рукой по ее волосам.

— Что случилось?

— Я счастлива, — запинаясь, произнесла она.

—  Но ведь от счастья не плачут, — удивился он.

— А я плачу! — упрямо возразила она. — Для несчастья у меня давно не осталось слез. Последние я приберегла для часов счастливых.

Он хотел что-то сказать, но решил промолчать, просто прижал ее к себе и крепко обнял. Иногда лучше промолчать, чем говорить. Женщина постепенно успокаивалась. Она хотела, чтобы возлюбленный думал, что она уснула, но он чувствовал, что ей не уснуть.

В отличие от него. Долгий день, полный забот об империи, лишил его сил. Он обнимал ее, устало прислушивался к ее дыханию, наслаждался ее теплом, впитывая его всем телом. Последняя сознательная мысль была о том, что все это похоже на ожившую мечту. Он не собирался отпускать ее.

— Я люблю тебя, — успел прошептать он перед тем, как провалиться в глубокий сон без сновидений.

Прощание

Знай, мои мысли всегда с тобой,
где бы я ни была,
милый мой возлюбленный,
для которого я танцевала в небе.
Никогда не забыть мне наших ночей
под лунами Нангога.
Любовь к тебе подобна сну,
но приходится просыпаться.
Я вижу, что моя любовь к тебе
мешает тебе править.
Я вижу, что мое присутствие во дворце
сеет раздор в империи.
Ты принадлежишь не только мне.
Слишком много жадных взглядов
устремлено на тебя.
Любовь к кухарке оскорбляет чувства дворян.
А если сказать, кто я на самом деле —
начнется новая война с Лувией.
И поскольку я люблю тебя, мне придется уйти.
Нельзя, чтобы я стала причиной того,
что мечта о мире,
где царит справедливость, обратилась в пепел.
Ты мой сон.
Ты будешь им всегда.
В твоем дворце я провела
лучшие часы своей жизни
и вместе с тем самые грустные:
часы, когда я пробудилась ото сна.
Не пытайся искать меня, любимый.
Не предначертано нам быть вместе наяву,
но во сне и в мечтах я все еще буду с тобой.

Цитируется по: древняя глиняная дощечка.

Автор: неизвестен,

хранится в библиотеке Искендрии.

в зале Исчезнувших королевства,

шкаф XXXVII, полка IX, сундук XV.

Примечание:

письмо, написанное на полуобгоревшей

глиняной дощечке, найдено

в одном из поврежденных огнем сундуков

во дворце Акшу.

Ограблен

Артакс неотрывно смотрел на дощечку, оставленную в покинутой комнате, утратив какое бы то ни было чувство времени. Он снова и снова читал строчки, написанные неровной клинописью, прощальное послание Шайи. Слез не было, в горле пересохло, ему казалось, что в душе бушует пламя, способное уничтожить его. Не отвести взгляда. Каждую строчку он прочел сотни раз, но снова и снова каждое слово будто бы наносило удар в самое сердце. Как она могла уйти?

Ни одну из названных ею причин он не считал роковой. Он — бессмертный Арама! Первый среди семерых правителей мира! Ему решать, с кем связывать судьбу, и никому из дворян не пристало судачить об этом!

Снова перечитав письмо, он вдруг понял, что за этим стоят чужие мысли. Может быть, на Шайю повлиял Ашот, давний друг, или же Матаан, ставший калекой после того, как спас ему жизнь в Вороньем гнезде?

Оба они слишком сильно беспокоились об империи, о том, чтобы он все делал правильно. И оба они не любили Шайю!