Как же найти ее? На протяжении последних часов он задавал себе этот вопрос снова и снова, и ответ по-прежнему был лишь один: если она не хочет, чтобы ее обнаружили, то вся его власть не даст ничего. Ее не найти.
Бессмертный сглотнул. В комнате еще витал ее запах. Закрыв глаза, можно было легко представить себе, что она лежит на постели, у него за спиной — там, где они провели вместе столько ночей. Запах лошадей. Этот запах глубоко въелся в ее кожу и волосы
Но витал в воздухе и аромат молока и меда. Когда из-за этого лошадиного запаха он несколько раз, смеясь, назвал ее своей дикой кобылицей, она стала вечерами, после работы на конюшне, натирать тело смесью меда и молока. Несмотря на собственное глубокое убеждение в том, что из-за этого ее бронзовая кожа станет белее, чего ей не хотелось, но запах конюшни все же отбивало. По крайней мере, на некоторое время.
Артакс неотрывно смотрел на побеленные стены. Как страстно она любила его прошлой ночью! Он был так счастлив, думая, что их любовь никогда не угаснет. Как неустанно целовала она его. И в конце концов он уснул первым, обнимая ее. Когда он проснулся на рассвете, уже она обнимала его, глядя сверху вниз своими чудесными темно-карими глазами. Ему даже в голову не пришло, что возможно, она смотрела на него всю ночь напролет, что таким образом она с ним прощалась, запоминая его лицо, чтобы сохранить его в памяти до конца своих дней.
Были ли другие признаки того, что она решила оставить его, которые он разглядел бы, будь хоть немного внимательнее? Вчерашний вечер был просто идеальным. Слишком идеальным? Может быть, она готова была на все, чтобы еще раз сделать его счастливым?
В минувшие недели они часто оживленно спорили о том, как использовать его власть, власть правителя. Иногда даже ссорились. Она никогда ничего не принимала как данность, ей хватало мужества ставить под сомнение абсолютно все и не раз она называла его мечтателем. Она была очень похожа на ту самую женщину, которую он придумал себе, еще когда был простым крестьянином. Тогда он даже не наделся, что сможет позволить себе жениться, даже если соберет достаточно денег, и отправился в Нангог, поскольку считалось, что там можно либо быстро разбогатеть, либо быстро погибнуть. Что ж, в некотором роде все оказалось правдой. Крестьянин Артакс перестал существовать. Судьба превратила его в бессмертного Аарона, и даже друзья детства не узнавали его, оказываясь рядом.
Шайя, вернувшаяся к нему в облике кухарки Кирум, знала все его тайны. С ней можно было не притворяться, он мог доверить ей все, как никому другому. И что делать теперь?
В дверь постучали, настойчиво, словно не в первый раз, и в комнату, не дожидаясь ответа вошел Ашот.
— Господин, прибыли новые войска. Еще час тому назад. Вы...
Артакс раздраженно отмахнулся.
– Сейчас я не могу выступать перед ними
– В Большом дворе вас ждут десять тысяч человек. Они уходят в Нангог, рисковать жизнью за наше дело, а у вас нет времени подбодрить их парой слов?
Правитель бросил на него гневный взгляд.
— А кто приходил сюда, чтобы лишить мужества Кирум своими речами? Ты? Или Матаан? — Кивком головы он указал на лежавшую на столе необожженную глиняную дощечку. — Я читаю это и слышу ваши голоса.
— Вы правы. Я и только я говорил с ней. Матаану же недостает мужества для принятия верных решений, он боится разозлить вас. Вина за все случившееся лежит на мне одном. И что вы теперь станете делать? Бросите меня в яму со львами?
—
—
— Замолчи! — Едва это слово сорвалось с его губ, как Артакс осознал, что произнес его вслух, что было совсем не обязательно, когда он беседовал с голосами в голове. Они слышали даже его мысли.
Ашот, друг детства, обиженно смотрел на него.
— Ты не отправишься ко львам, я придумал для тебя кое-что похуже. Ты останешься здесь, во дворце, и будешь отбирать тех, кто отправится в Нангог. После первых же сражений желание участвовать в войне поутихнет. Скоро молодежь из деревень и городов будет прятаться от наших вербовщиков. Но ты позаботишься о том, чтобы мы исправно поставляли требуемое девантарами количество людей. Еще четыре раза по десять тысяч на грядущие двенадцать лун.
— Но повелитель, ведь я всегда...