Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Хорошо, что среди начальников Леонида Ивановича попадались люди умные, порядочные, иначе несдобровать ему. Одним из таких людей был возглавлявший тогда в Главпуре одно из управлений доктор философских наук генерал-лейтенант Д. А. Волкогонов,[10] пригласивший нестандартно мыслящего офицера в свой аппарат — и сразу на генеральскую должность.

Повышением своим Шершнев тут же воспользовался: добился, чтобы БАПО стали штатными единицами в 40-й армии.

Весной 1983 года в редакции «Комсомольской правды» Шершнева, который стал к этому времени полковником, познакомили с письмами, поступающими в ответ на «афганские» публикации газеты. Леонид Иванович внимательно проанализировал почту и подготовил записку начальнику Главпура А. А. Епишеву. Вот выдержка из нее (на первой странице записки имеется резолюция: «Маршалу Советского Союза тов. Соколову С. Л. доложено»):

«Анализ писем показал, что их авторами являются в основном матери, чьи сыновья погибли, служат или могут служить в Афганистане; сестры и невесты, юноши призывного возраста. В содержании писем можно выделить следующие моменты:

— боль за погибших сыновей, сверстников. Страх за возможные потери. Боязнь посылать своих близких в Афганистан. Особенно тяжелыми являются переживания родителей, имеющих единственного сына;

— невосприятие интернационализма в форме прямой военной помощи. Утверждения на этой основе того, что наше участие и наши потери в боевых действиях в Афганистане являются неоправданными (есть такие высказывания: «на чужой земле льется кровь наших сынов за чужие интересы»; «погиб без чести и славы на чужбине»; «какое право имеет наше правительство держать наши войска в Афганистане?»; «для защиты Афганистана я своего сына не растила»; «кусок хлеба отдам, а брата своего не отдам»);

— выражение непрестижности службы в Афганистане («служба в Афганистане — это высшая мера наказания… место каторги»; «матери в истерике провожают сыновей в армию, а сыновья не горят желанием отомстить добровольно за павших в Афганистане»; «многие мои ровесники боятся попасть служить в Афганистан»);

— развитие антиафганских настроений на почве потерь, которые мы несем в этой стране («будь он проклят, Афганистан»; «их народная власть держится на штыках наших солдат, сами афганцы неохотно идут воевать»; «болит сердце, когда думаешь о брате или слышишь это ненавистное слово «Афганистан»; «их революция, пусть и защищают»);

— жалобы на равнодушие, черствость, формализм в отношении к погибшим и их родителям («человек, сопровождавший труп, был очень мало, всего 23 минуты, ничего нам рассказать не успел»; «должно быть, наверное, внимание родителям»);

— просьбы и предложения об увековечении памяти воинов, погибших в Афганистане при исполнении служебного и интернационального долга («Родина должна отдать должное погибшим»;

«не дать бесследно исчезнуть павшим»; «присваивать имена героев школам, дружинам, отрядам, называть их именами улицы, парки, навечно оставлять в списках предприятий, передавать их вещи на хранение в школьные и семейные музеи»; «на примере погибших утверждать, укреплять и развивать у молодежи чувства добра, справедливости, интернациональной дружбы»);

— нарекания на неполную и необъективную информацию о событиях в Афганистане, плохую работу почты («хотелось бы чаще читать заметки с места службы детей»; «как противно читать в газетах статьи про Афганистан, в которых одна лишь тишь да гладь!»; «не надо больше писать таких спокойненьких рассказов о жизни наших солдат в Афганистане… Они только бередят рану»; «пишете, что воюют афганцы, а в цинковых гробах привозят советских парней»; «не надо замалчивать: прислал солдат письмо — знает все село. Привезли гроб — знает вся область»)».

Важный момент: в своих докладных Шершнев не просто перечислял определенные проблемы, но каждый раз предлагал варианты их решения.

В 1984 году, отчаявшись добиться какой-либо существенной реакции на свои предложения, Шершнев решается на крайнюю меру. Вот что он сам говорит об этом:

— Я подготовил обстоятельное, критического содержания письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС К. У. Черненко. Понимал, что это рискованный шаг: и сам могу поплатиться, и начальников своих за собой утянуть. Дождавшись, когда Волкогонов уедет в длительную командировку (стремясь не подвести Дмитрия Антоновича), окольными путями вышел на помощника генсека. Передал через него письмо. Черненко в это время уже окончательно слег. Но письмо прочесть успел и даже наложил на нем положительную резолюцию, а министра обороны предупредил: «Шершнева не трогать». Меня и не тронули. Только звание генеральское задержали на два года. И подшучивали долго: «Ты бы еще в ООН написал»…