Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Самоубийство этого генерала абсолютно не связано с Афганистаном. Надо сказать, что он сильно пил. В Кабуле напивался ежедневно. К тому же страдал манией преследования: ему казалось, что во всех помещениях установлена подслушивающая аппаратура, что за ним постоянно следят.

Узнав об этом, я рассказал Папутину одну историю, приключившуюся со мной в Каире. Меня как руководителя делегации разместили в роскошной пятикомнатной резиденции, однако по недосмотру прислуги полотенца и стаканы там были грязные. Что делать? Встречавший меня дипломат шепнул: «Выругайтесь по этому поводу да погромче». Так я и сделал: выразил свое возмущение. Через несколько минут, откуда ни возьмись, появились весьма любезные люди и все мигом исправили. «Так и ты, — сказал я Папутину, — пошли их всех подальше»…

Видно, о его запоях кто-то сообщил в Москву. Звонит мне из ЦК Пономарев: «У нас сигнал на Папутина». «Проверю», — осторожно отвечаю я Борису Николаевичу. «Не надо ничего делать. У него командировка заканчивается — пусть выезжает». Он и уехал.

За время пребывания в ДРА лишь однажды В. П. Заплатин побывал на Родине. Произошло это в октябре 1979 года. Его и главного военного советника в Афганистане Л. Н. Горелова принял Д. Ф. Устинов.

Поездка в Москву сопровождалась любопытным эпизодом. Заплатин и Горелов сообщили Амину о своем предстоящем отлете.

В конце беседы Амин доверительно спросил: «А если я напишу личное письмо Брежневу, отвезете?»

О просьбе Амина генералы тут же проинформировали посла. Пузанова это ввергло в сильное волнение. Интересно, что пишет Амин нашему генсеку? Может, жалуется на кого-то из высоких советских представителей в Кабуле? Но как узнать? Разве что…

Однако новый афганский лидер оказался предусмотрительным. Письмо с пятью сургучными печатями было доставлено прямо к трапу самолета, за пять минут до вылета.

По прилете в Москву Горелов вручил письмо начальнику Генерального штаба Н. В. Огаркову. «Хорошо, — сказал тот. — Передам его в КГБ — пусть они решают, что с ним делать».

Позже Заплатин узнал о содержании письма. Амин просил Брежнева о встрече, просил выслушать его. Ему казалось, и не без оснований, что в Москву идет необъективная информация. Увы, говорить с ним не захотели.

— Давайте вернемся к встрече с Устиновым. О чем вы беседовали с членом Политбюро, министром обороны?

— В разговоре принимали участие начальник Генерального штаба Н. В. Огарков, начальник Главпура А. А. Епишев, начальник одного из главных управлений Генштаба Н. А. Золотов и Л. Н. Горелов. Лев Николаевич заметно волновался, говорил сбивчиво. Волновался и я. Обрисовав обстановку, мы выразили мнение, что Амин с уважением относится к Советскому Союзу, что надо иметь в виду его большие реальные возможности и использовать их в наших интересах. Если что-то не получается, то вину за это несем мы, советники.

— Говорилось ли о возможности ввода войск?

— Об этом даже не заходила речь. Акцент делался на то, в состоянии ли афганская армия противостоять мятежным силам. «Да», — сказали мы.

— Итак, завершался 1979 год. Чувствовали ли вы, что надвигаются события, которые вскоре всколыхнут весь мир? Были какие-то признаки возможного осуществления столь крупной военной акции?

— Повторяю, я не допуска а этого. Конечно, замыслов наших военных верхов я не знал. Далеко не во все был посвящен.

10 декабря я вновь был вызван в Москву. Сама процедура этого вызова была настолько необычной, что заслуживает подробного рассказа. По существу, меня обманом выманили из Кабула, придумав совершенно нелепый, недостойный предлог.

— Но какой смысл был во всем этом? Вы — человек военный, генерал. Разве недостаточно было просто приказать вам прибыть в Москву к определенному времени?

— Я и сам до сих пор пребываю в недоумении. А дело было так. В тот день я выступал с лекцией перед афганскими офицерами в военном училище. Вдруг сообщают, что мне следует немедленно прибыть в узел связи для важного разговора с Генштабом. Приезжаю в узел связи, меня тут же соединяют с генерал-лейтенантом Л. Н. Ошурковым. Он говорит: «Внимательно слушайте меня. Ваша дочь обратилась в ЦК КПСС с просьбой о встрече с отцом, то есть с вами. Ее просьба удовлетворена. Вам следует сегодня вылететь в Москву». Еще ничего толком не поняв, отвечаю: «Самолет в Москву уже ушел, следующий будет через два дня». — «Это не ваша забота. Вам надо к 18.00 прибыть на авиабазу Баграм, куда за вами будет направлен самолет».

В полном недоумении, терзаемый страхами за дочь, я отправился в посольство: может, там что-то прояснится? Но посол Ф. А. Табеев, сочувственно выслушав меня, ответил, что по их линии никакой информации не проходило. Что же случилось? Хорошо зная свою дочь, я не мог и мысли допустить, чтобы она могла обратиться в Центральный Комитет. Снова позвонил Л. Н. Ошуркову: «Жива дочка?» — «Жива. Но других вопросов не задавайте, все узнаете в Москве».