Вторжение. Смерть ночи

Но капитан выглядел вполне безобидно. Это был высокий худой мужчина с мягким голосом. Его крупный кадык подпрыгивал, когда капитан говорил. А ещё он постоянно моргал и был не слишком разговорчив. С минуту капитан постоял с нами перед палаткой майора Харви, объясняя устройство лагеря, потом сказал, что покажет нам спальные места. Он повёл нас в западную часть лагеря, потом остановился ещё перед одной большой палаткой.

— Двое парней — сюда, — сказал капитан, показывая на вход.

Гомер и Ли замялись и оглянулись на нас. Гомер вскинул брови, округлил глаза и исчез в палатке. Ли со своим обычным невозмутимым видом последовал за ним. А капитан Киллен уже шагал дальше, и нам пришлось догонять его. Мы шли вдоль ряда палаток, перешагивая через удерживавшие их верёвки. За палатками стояла зелёная изгородь, то есть кое-как подстриженный кустарник высотой около метра, а за этой изгородью — тоже палатки, зелёные.

Капитан наконец остановился и позвал:

— Миссис Хофф!

Из ближайшей палатки появилась крупная женщина лет пятидесяти, сильно накрашенная. На ней были чёрный свитер и синие джинсы. Она окинула нас взглядом, как у продавщицы в магазине, когда вы пытаетесь поменять не понравившуюся вам одежду.

— Что, я должна найти место для этих девочек? — спросила она. — Ладно, идёмте со мной. Спасибо, Брайан, — сказала она капитану Киллену, тот кивнул и развернулся на пятках.

Мы с Фай нервно отправились за миссис Хофф. Меня и Фай она развела по двум соседним палаткам, где уже имелись спальники. Робин оказалась метрах в восьмидесяти дальше.

— У нас вообще нет девочек вашего возраста, — сказала миссис Хофф, показывая на остальные палатки. — И нам не нужны тут всякие глупости. Я сама вырастила трёх дочерей, так что я знаю, как это бывает. С вами будут обращаться так же, как со всеми остальными. И не ожидайте понапрасну чего-то другого.

Слишком много суровых взрослых, чтобы хоть что-то отвечать. Я забралась в палатку, толкая перед собой рюкзак. Хотелось только одного — спать. Я отодвинула в сторону спальный мешок, лежавший в палатке, достала из рюкзака свой собственный. Соорудив импровизированную подушку из футболки, куда я засунула ещё пару вещей, я медленно улеглась, как какая-нибудь утомлённая престарелая леди с артритом. Несколько минут я даже думать ни о чём не могла. Просто наблюдала за бледным зелёным светом, сочившимся сквозь ткань палатки. День подходил к концу, и свет быстро менялся, угасая, оттенок зелени становился более густым. Потом по полотну палатки проползла какая-то тень, большая и искривлённая, как будто снаружи кто-то прошёл мимо. Я отпрянула назад, вспомнив тень, преследовавшую меня с тех пор, как я застрелила солдата. Когда мой ум начал понемногу успокаиваться, я спросила себя, о чём думаю, что чувствую. И постепенно осознала, что испытываю облегчение. Мне плевать было, насколько глупы, неразумны и ограниченны люди в лагере. Они были старше, а потому могли принимать нужные решения. И пусть себе принимают. Я больше не должна стоять перед ужасным выбором. Просто буду делать, что велят: буду хорошей девочкой, заткнусь и стану тише воды ниже травы.

К этому времени мои глаза уже закрылись, и я с радостью погрузилась в дремоту.

Разбудил меня громкий звук — кто-то обо что-то споткнулся в палатке рядом со мной. Я открыла глаза, хотя мне этого и не хотелось. Было слишком темно, чтобы рассмотреть что-либо, кроме смутного движения; человек пробирался между барахлом, разбросанным по палатке: это были ботинки, туалетные принадлежности, мой рюкзак.

— Ох, извини, — пробормотала я, сонно протягивая руку, чтобы убрать свои джинсы.

Девушка даже не оглянулась, просто сказала:

— Тебе придётся быть поаккуратнее, если хочешь остаться в этой палатке.

— Извини, — повторила я.

Судя по голосу, девушка была старше меня и, похоже, рассердилась, что в палатке вдруг появился кто-то ещё.

Я лежала, наблюдая за ней, мои глаза постепенно привыкали к темноте. Девушка всё укладывала очень аккуратно. Она сняла джинсы, сложила их в квадрат и разместила в ногах своего спальника. Чёрт, подумала я, нужно малость подтянуться. За все эти недели без мамы я стала уж слишком небрежна.