Вторжение в Империю

В отличие от большей части Империи, политика на Вастхолде никогда не становилась заложницей средств массовой информации. Здесь она скорее была подобна представлениям уличных театров. Важные вопросы дискутировались лицом к лицу в многонаселенных городах, на уличных манифестациях, где население одного дома спорило с другим, на подпольных собраниях, на сборищах у костров в парках. Импровизированные дебаты, демонстрации, открытые стычки были в порядке вещей. Для того чтобы избавиться от застарелого страха перед большими скоплениями людей, Оксам в свое время дала согласие произнести свою предвыборную речь на политическом диспуте. Однако за счет усилия воли она лишь отчасти сумела подавить в тот день свою эмпатическую чувствительность, сознательно решившись на встречу с теми демонами, которые так мучили ее в детстве. Поначалу вихри психики, исходящие от толпы, приняли знакомые очертания, уподобились огромному зверю, воплощению «эго» и противоречий, голодной буре, жаждавшей поглотить ее, сделать ее частью бушующего смерча страстей. Но к тому времени Оксам уже стала взрослой, ее собственное «эго» успело закалиться за защитным барьером лекарства, снижавшего уровень эмпатии. Ее голос был усилен, изображение увеличено, и она усмирила демонов страха, она оседлала толпу, будто дикую лошадь, она смогла управлять эмоциями множества людей своими словами, жестами, даже ритмом своего дыхания. В тот день она узнала, что по другую сторону страха лежит… власть. Найлз кивнул — он все понял по ее глазам.

— Теперь мы очень далеко от них, от тех толп. Здесь столько притворства, что легко забыть о реальном мире, который ты призвана представлять.

— Я не забыла, Роджер. Но помни: я не бодрствовала столько, сколько ты. Для меня прошло не десять лет, а всего два года.

Он потрепал рукой свои седые волосы и улыбнулся.

— Тогда постарайся не забывать вот о чем, — сказал он. — Твои изысканные законопроектики теперь будут выглядеть проявлениями войны. Любое принятое тобой решение будет означать насилие и гибель людей.

— Конечно, Роджер. Ты должен понять: граница с риксами не так уж далеко. Для меня — нет.

Роджер нахмурился. Она никому, даже Найлзу, не рассказывала о своем романе с Лаурентом Заем. Все казалось таким кратким, таким внезапным. А для Найлза это случилось более десяти лет назад.

— Один человек, который мне очень дорог, — там, Найлз. На передовой. И когда речь будет идти о жизни далеких, абстрактных людей, я буду вспоминать о нем.

Роджер Найлз прищурился, его высокий лоб от изумления подернулся морщинами. Видимо, могучий разум консультанта пытался понять, кого она имеет в виду. А Оксам порадовалась тому, что ей все еще удавалось хоть что-то сохранить в секрете от главного советника. Так хорошо, что никому ничего не рассказала, и то, что было между ней и Лаурентом, принадлежало только им, им одним.

Сенатор Нара Оксам встала. Призывный звук еще слышался — как отголоски звона гигантского колокола, которые, казалось, не умолкнут никогда. Ей вдруг стало интересно: а не зазвучит ли сигнал громче, если она не откликнется на него.

Взгляд Найлза снова стал отрешенным, советник нырнул в поток данных. Оксам точно знала, что после того, как она уйдет, Найлз будет волноваться из-за сказанного ею напоследок и наверняка обшарит обширные кладовые баз данных, чтобы выяснить, кого же она имела в виду. И в конце концов докопается до истины и поймет, что речь шла о Лауренте Зае.

И вдруг у Оксам мелькнула мысль о том, что к тому времени ее любимый может погибнуть.

— Я уношу все твои тревоги с собой, Роджер. Война очень, очень реальна.

— Спасибо, сенатор. Вастхолд верит в вас.

Древняя ритуальная фраза, которой сенаторов провожали с Вастхолда на пятьдесят лет. Найлз произнес ее так печально, что Оксам не выдержала, обернулась и снова посмотрела на него. Но он уже словно бы снова набросил на себя вуаль, опустился в недра своего виртуального царства и приступил к поиску данных по всей Империи, чтобы найти ответы на вопросы, поставленные… войной. На мгновение он вдруг стал таким маленьким и одиноким, потерялся посреди гор своего оборудования. На его плечи как будто легла тяжесть всей Империи. Оксам остановилась на пороге. Она должна была показать ему… Найлз должен был увидеть тот знак любви, который она хранила.

— Роджер.

Оксам подняла руку с зажатым в пальцах маленьким черным прямоугольником, испещренным желтыми предупреждающими полосками. Это был одноразовый пульт, закодированный для отправки срочного сенаторского послания. На пульте стоял знак личных привилегий Оксам, дававший возможность отправить сообщение по выделенной имперской информационной сети. С одноразовой уникальной кодировкой, предназначенное только для прочтения адресату. Вскрытие, раскодировка карались смертью. Пульт содержал также сведения о ДНК Оксам, профиле ее феромонов и фонограмме голоса.

Найлз взглянул на пультик, и его взгляд прояснился. Оксам ухитрилась привлечь внимание советника.