Вторжение в Московию

Места хватило на дальнем краю стола даже для Федьки Лопухина. Тот, его думный дьяк, так ничего и не добился в своей поездке ко двору Сигизмунда. И он положил за это на него опалу, а милость вернул вот только что. За стопкой крепкой водки забылся утренний разговор с Рожинским. После обеда, отпустив всех, он вздремнул часочек. Его разбудил дворецкий. Он умылся, причесал кудри, а князь Семён потёр на нём кафтан, снял все пылинки. И он, как обычно, отправился навестить вечером царицу.

В горнице у Марины был весь её придворный штат. Среди всех её дам сразу же бросалась в глаза верховая боярыня царицы, Салтычиха, стареющая, толстая и неопрятная, в обтягивающем постную мину каптуре[66]. Тут же была ещё какая-то девица.

Её он не видел раньше вообще: вот этот прелестный локон, что выбился кокетливо из-под нежно-голубого убруса. Его сознание заполнило овальное и милое лицо, а мягкие губы невольно притянули взгляд. И остальных он как-то не заметил.

Он кивнул головой своей супруге, затем тихонько спросил дворецкого, показав взглядом на незнакомку: «Кто такая?»

— Девица Лопухина… — прошептал князь Семён.

Матюшка слегка поиграл бровями… «А может, наказать её, за её отца?»

Но, заметив тонкие мстительные губы своей супруги по закону, он молча вздохнул, готовясь довольствоваться сухой корочкой взамен кусочка лакомого…

Сейчас он пришёл к Марине, чтобы обсудить с ней их дела. Обрисовать же собирался всё в мрачном цвете. Благо слов и красок для этого ему было не занимать. Он не жалел их, как и ее.

— Мы, государыня, в ужасном положении! — начал он, но тут же остановился, когда она попросила всех дам удалиться из горницы.

— А ты, пани Барбара, останься, — велела она Казановск ой.

Дамы вышли, а вместе с ними и та юная кокетка. Он проводил её взглядом: нашёл, что она хороша и сзади…

— Так вот, государыня, всё это из-за Рожинского! Сапега невесть что делает! Там, под «курятником», торчит! — непроизвольно вылетело у него то же, что вот только что сказал князь Роман. — С походом тянет на Скопина, на де ла Гарди! Под них уходят ваши земли!.. Ваши же, сердце моё, ваши! — вскричал он, грубо тыча рукой в её узкую грудь, как будто она, Марина, была виновата в том. — Вы лишились уже Новгородских земель и Псковских недосчитались!..

Не земли его интересовали и не она. Ему было наплевать на то и на другое.

Марина вспыхнула, вся покраснела от этой его грубости, растерялась и не сразу нашлась, чем ответить… Одёрнуть! Пропустить мимо ушей? Тем дать повод ему и дальше поступать с ней так же… Смолчала…

Но пани Барбара шумно заёрзала на лавке и отвернулась от него, так проявляя своё возмущение его отношением к царице.

Вообще-то Сапега послушался его совета: отправил из-под Троицы на помощь Зборовскому пять гусарских рот и четыре роты пятигорцев… «Да поздно, поздно уже было!..» Там, под Тверью, Зборовскому уже дали по зубам, и Кернозицкий с Шаховским бежали тоже оттуда… А пан Александр дельно поступил: заслал всё же к шведам лазутчиков, как он советовал ему. И те уламывали шведов не воевать с ними…

— Что вы держитесь за москалей-то! — говорили те наёмникам. — Сигизмунд же ваш, швед по рождению, по крови! Ещё не так давно был вашим королём: носил он две короны! А что лишился шведской? Так всё же по закону, по закону! Ведь сколько лет сейм предупреждал его, что если он не вернётся в Швецию, то потеряет все права на неё… Вот и досталась корона его дяде! А что они дерутся? Так то по-семейному!.. А своего маленького сына, принца Юхана Казимира, он назвал в честь своего отца, вашего же короля, Юхана великого!.. Принц вырастет и объединит Швецию и Польшу!

Но в войске де ла Гарди оказались англичане, французы, голландцы, немцы, и даже какие-то там сербы были тоже. Вот и попробуй найди с ними общий язык. Да им вообще наплевать на всех королей. Сюда привёл их звон монет. А финны и шведы, те, как всегда, оказались верными присяге…

— Вот протестантская зараза как отравила целые народы! — воскликнул Димитрий и стал театрально расхаживать по её горнице, расстегнул кафтан, и его длинные полы ядовитофиолетового цвета замелькали у ней перед глазами. — Как в одной лодке ужиться католику и протестанту?! — уставился он на неё, смотрел и ухмылялся. — Спихнёт ведь, непременно спихнёт кто-нибудь один из них другого за борт! Во имя того же самого Христа! Ха-ха!..

Зло и грубо потешался он над её набожностью, её любовью к иезуитам, почтением к ним, сам ненавидел тех и протестантов тоже.

— Ваша светлость, да перестаньте же! — взмолилась Марина, казалось, сгорая вот в этом фиолетовом огне, когда он стал нападать и на обоих гетманов. Хотя она не жаловала тех, но есть же и приличия. К тому же они её соотечественники. И ей было обидно за них. — И не трогайте, как называете, моих иезуитов! Вы, вы!.. — споткнулась она, хотела сказать, что он не стоит и мизинца их, того же Адама Рожнятовского; над ним он издевался, из-за чего бедный доминиканец и сбежал отсюда.