Вторжение в Московию

«Ну всё, теперь никто уже не поможет тебе! — мелькнуло у Жолкевского. Он знал, что если дисциплинарный механизм запущен на войне, то остановить его нелегко, и, сожалея, взирал с досадой на гусара. — Молодой, горячая голова, добрый рубака. А вот чуть отпустишь вожжи — так сразу грабить… Не пресечь — начнётся разбой!»

Он перевёл взгляд на рыцарей, ожидая, что скажут они, хотя догадывался, что судьба ротмистра была предрешена. Сейчас, однако, ему было не до суда, не до этого мальчишки-ротмистра. Тот напакостил, да напакостил-то по-мелкому, и не может выпутаться из этого дела. Его беспокоило иное: начавшаяся с большой задержкой военная кампания против Московии оборачивалась затяжной войной… «При опустевшей-то королевской казне!» И вину за это он мысленно возлагал в немалой степени на короля. Сначала тот, ещё до похода, разгласил о нём по всей Европе… «Вести дошли даже до Рима, до папы!» Затем, разумеется, он вынужден был начать его. И всё откладывал и откладывал выступление… «Вот и дотянул до осени!»

Изредка бросая отсутствующие взгляды на рыцарей, бурно осуждающих молодого ротмистра, он облокотился о ручку кресла, думая всё о том же.

Он не раз пытался склонить короля идти сперва в Северскую землю: ту проще было повоевать и этим успехом вынудить сейм раскошелиться дополнительными затратами на большую войну. Но Сигизмунд решил сразу брать Смоленск — самую мощную крепость русских. На это его толкали Гонсевский и Лев Сапега. Они уверяли его, что смоленского воеводу Шеина легко будет склонить на сдачу крепости, как только увидит тот под её стенами короля.

И вот теперь сложилась патовая ситуация: войско стоит под Смоленском уже третий месяца, а в крепости никто и не помышляет о сдаче.

Всё, всё вышло не так, как замышлял его величество!.. Застряли! Крепость брать нечем, стенобитных орудий нет. Пехотинцев всего-навсего пять тысяч. Нет! Такая оплошность непростительна! Да и Шеин совсем не простачок! С переговорщиками вежлив, мягок, обходителен, а как доходит до дела — твёрд, разумен, не паникует. Дважды провёл того же Богдана Велижанина. Первый раз русские встретились с ним и сказали, что не прочь начать переговоры о сдаче. В стане короля обрадовались, опять снарядили Богдана под стены. Осадчики же долго по-приятельски говорили с ним, напоили водкой и, отправляя назад, заявили на прощание, что нарушать присягу царю Василию не будут и крепость не сдадут…

Когда об этом сообщили Сигизмунду, тот был вне себя от ярости.

— Вейера ко мне! Немедленно! Живо!..

Но Людвига Вейера в монастыре Святого Духа не нашли. Не оказалось его и у запорожских казаков Олевченко, что стояли рядом, прикрывая батареи. И вестовые короля долго таскались по шанцам и батареям вокруг крепости, прежде чем наткнулись на него.

Там, в ставке короля, в монастыре, в игуменской палате, Вейер застал Жолкевского. И там же были с полковниками Дорогостайский, Потоцкий, придворные чины.

И Сигизмунд, мрачный и обозлённый, заговорил о штурме. Встав с кресла, он заходил по палате, и почему-то его рука искала шпагу, а её не было на боку. И он косился глазами на Потоцкого, как будто за поддержкой. Потом он сорвался, в запале накричал на Вейера, когда тот раскрыл было рот, и велел немедля, ночью же, подвести к стенам шанцы.

— А с утра начать обстрел! Вам ясна задача, пан Людвиг? — скрипучим голосом закончил он, вымещая своё раздражение на нём.

— Да, ваше величество! — пропыхтел полковник в пышные усы, щёлкнул каблуками и подтянул живот, не понимая, что случилось с их королём, обычно медлительным и каким-то сонным, нерешительным.

— Идите — исполняйте! — приказал король и недовольно дёрнул узкими плечами, затянутыми в тёмно-серый походный кожаный камзол.

Бедный полковник, не виноватый во всём этом, поклонился королю и вышел из палаты, мельком заметив взгляд Потоцкого: тот как-то странно глядел на короля, видимо, довольный чем-то.

«Тому-то как раз это и нужно было!..»

На подготовку ушёл день. Затем полковая батарея Вейера открыла огонь по стенам крепости. Из-за Днепра её поддержала огнём батарея Дорогостайского. Основной огонь обе батареи направили на Богословскую башню, где, как донесли перебежчики, было самое уязвимое место крепости. Ядер не жалели: долбили и долбили стены каждый день с утра до вечера, чтобы заставить русских выбросить белый флаг. Одновременно повели подступной ров. К концу пятого дня непрерывного обстрела башня не выдержала, рухнула, и в пролом устремилась пехота кавалера Мальтийского ордена Варфоломея Новодворского. Гусары же в пролом не пошли, атаку никто не поддержал, и она захлебнулась.

За ночь осадчики поставили в проломе сруб и завалили его камнями, а для надёжности позади него возвели высокий земляной вал.

Приказ короля Вейер выполнил, но крепость устояла.

И снова в штурмах наступил перерыв, и на крепость опустился паралич затишья.

* * *

Жолкевский зашевелился в кресле, меняя позу, уже устав от этого суда над ротмистром.