Вторжение в Московию

Да, это был Петька Третьяк. Бежал он тоже из Москвы. Он был умён, а ещё более умел устраиваться в жизни. При Расстриге он пошёл было круто в гору: стал дьяком в Разрядном приказе… Как бац! — при Шуйском упал в подьячие, к тому же угодил в приказ Посольский. И он, зажав в груди обиду, отъехал сюда, да не один: подбил на это ещё дьяков. Тут же, в Тушино, он сразу обзавёлся чином думного дьяка Поместного приказа.

«Нет, Пахомку не заменит он! — подумал Матюшка об этом дьяке. — Тот был умён и вороват, однако насквозь прозрачен. А этот в себе ещё шкатулка…»

Уже не раз встречался он с ним до этого, но всё было невдомёк ему присматриваться ко всяким ещё дьякам, хотя и думным. Теперь у него завелись в стане вон какие князья-то!.. Но вот этот выскочка-дьяк произнёс речь как-то раз, затем другой, и речи были складными, толковыми. По-новому он взглянул на их дело. Та, первая речь дьяка, хотя и слово его было краткое, запомнилась.

— Государь, вотчинки надо бы раздавать тем, кто придёт сюда до Сёмина дня! Затем объявим только о всепрощении служилым, кто держался за Шуйского до той поры! — так начал дьяк, и в его голосе, казалось, звучала сама истина, и всё сразу стало ясным. Потом он предложил простить все долги волостям, которые сейчас обирает Шуйский, и послать туда немедля грамоты. — Ведь всё равно не заплатят они тебе ни полушки!..

Уже клонился к концу день, когда вернулся дьяк. Он ждал его, но виду не показывал, что беспокоит его встреча с отцом царицы. Он уже знал, кого увидит, с кем придётся вести переговоры. Об этом воеводе, пане Мнишке, ему всё рассказал Меховецкий. Он описал красочно того. Его страстишки, слабости и тягу к роскоши. И расточительностью превзошёл пан Юрий многих, как и числом детей, которых у него было десяток только своих, законных. А ведь Ядвига, его жена, была слаба здоровьем, жаловалась то на судьбу, то на мигрень. Своих детей она любила, а на мужа взирала с обожанием, боготворила его ум и расторопность. В делах его она не разбиралась, но судила о них по тому, какую роскошную жизнь он обеспечил ей. Правда, и она принесла ему немалое приданое. Но и то он промотал бы, будь оно в деньгах или в тех же драгоценностях. А это была недвижимость: поместья и земля. Доход приносили они достаточный. Их не продашь, зато заложить, отдать в аренду можно было, что он не преминул сделать тотчас же. Пан Юрий жил с размахом: балы, наряды дочерям, и сыновей отправил он в Италию учиться. Париж стал не чужим для них. А его званые вечера поражали всю Самборскую округу. Там быстро завелись и приживалки, нахлебники кружились роем, вино струилось, не иссекал поток его, закуски щедро подавали тоже, к восторгу несметных гостей, наезжающих к пану Юрию… Так пан Юрий жил и так залез в долги великие, что даже стал закладывать имения свои, чтобы рассчитаться с кредиторами…

И вот в шатёр к нему вошёл пан Юрий. А за ним, в тени его, держался ксёндз: макушка бритая прикрыта камилавкой бордовой… «A-а! То духовник!»

Да, как говорил Меховецкий и как он сам ожидал, увидел он точь-в-точь такого пана, какого нарисовало ему воображение, какого он представлял себе: стареющий придворный, проведший жизнь у трона в толкотне… Он уже старик. Кустятся брови старчески, курчавая бородка, взгляд исподлобья, сердит заранее… «Ба-а! Да он же рыжий!» — почему-то стало смешно ему, когда он заметил это, хотя Меховецкий описал хорошо воеводу.

— Государь и великий князь Димитрий Иванович, тебе, государю, бьёт челом пан Юрий Мнишек, воевода сандомирский! — громко объявил Звенигородский.

— Оставь, не надо! — поморщился он. — Так не встречают родственников на Руси!

Здесь он затеял игру, им же самим придуманную. Он же сам наказал дворецкому представить именно так пана Юрия, чтобы тот выбрал, как быть ему. Может, лучше им договориться как родственникам, напомнить это всем.

— Пан Юрий, мы не виделись давно! — непринуждённо заговорил он, не давая раскрыть рот ему, и улыбнулся как старому приятелю. Здороваясь с ним, он слегка обнял его. — Я рад, что вижу вновь тебя! Печали нет в глазах! Надеюсь, волнуюсь, жду встречи с моей супругой дорогой!..

Пан Юрий, сбитый с толку, а это было заметно по нему, не в состоянии был включиться сразу в фальшивую игру. Хотя он намеревался поддержать её и уже рассчитал все свои ходы и заготовил доводы.

А Матюшка, с интересом глядя на него, раздумывал, как удалось такому серому и невзрачному пану завязать так круто дело между Польшей и Московией, стравить короля и великого князя. Ну не поверил же он на самом-то деле в бредни беглого монаха. Уж он-то, Матюшка, а он так задумался, что вновь на минуту стал самим собой, тем Матюшкой, Расторгуем, как дразнили его приятели когда-то в детстве… Он, Матюшка, никогда и никому не верил и не поверил бы и чёрту самому. Но верил он, что не было никакого настоящего царевича Димитрия. То всё выдумки. И вот теперь перед ним был тот, кто затеял это всё.