Вторжение в Московию

Она же потянула ещё эти сладостные минута, когда вот так, не по-земному, к ней обращались даже её близкие родственники, когда-то знавшие её простой девчонкой, которая бегала, шалила, играла шумно, всё норовила забраться куда-нибудь повыше, расстраивая всех своею непоседливостью. Потом всё это ушло куда-то. Она изменилась, и очень сильно, повзрослев же, стала совсем иной.

— Тогда, перед Богом и людьми, мы были с ним наивны и верили речам застольным!

Она глубоко вздохнула, придав сожаление счастливому лицу.

— И кому?! Всем ближним!..

Но тут же она вспомнила что-то, и по её лицу, вот только что озарённому улыбкой, скользнула тенью жёсткость.

— Боярам своевольным! И Шуйскому!.. Ведь говорил же Димитрий: я его казню! Так почему же не казнил?! А-а! — глухой вздох вырвался у неё, она спохватилась, зажала рыдание, и содрогнулась её грудь. — А как всё начиналось!.. Палили пушки, литавры били, — опять воспоминания заслонили ей мысли о сегодняшнем дне. — Величие и слава нас ждала!..

Голос у неё задрожал, она не справилась с ним и замолчала.

— Марина, — осторожно коснулся пальцами пан Юрий её плеча. — Хотя стою я близко к трону, но признаюсь: мне трепетно перед ним!

Он почтительно взял её за руку, и гордость, нескрываемое удивление изобразилось на его лице.

— Ты же будто рождена с венцом земным! Выносит голова твоя корону! Сей жребий — написан тебе на роду!

О-о, как хорошо знал он свою дочь, её тщеславие, растравленное коронованием на царство в Москве! Оно ли погубило её? А может быть, возвысило, открыло ей самой на себя глаза, на то, как жила раньше и кем стала.

«Кого осеняет Бог, тот не утрачивает сияние больше! И я, хотя меня свергли с престола изменники и лжесвидетели, — всё же царица!»

Этот девиз написала она на своём знамени в тот день, в день коронования, и беззвучно часто повторяла его теперь.

— Хорошо, я буду служить имени Димитрия, — произнесла она, и тонкие губы у неё дрогнули, выдавая её страх пуститься в новый опасный путь с неизвестным ей человеком. — Сообщите ему… Я исполню свою роль…

Наконец-то услышал пан Юрий от неё то, что ожидал услышать.

* * *

В шатёр царицы Матюшка вошёл со своими польскими сторонниками. Он не осмелился приехать сюда со своими ближними. Из думных он не пригласил тоже никого, отговорился, что царице будет тяжело после долгой разлуки. Она, мол, станет тяготиться большой свитой.

Но что же случилось с ним самим-то? Отчего так учащённо забилось его сердце вот тут, перед самым её шатром, как будто перед опасным испытанием? Так он не волновался даже тогда, когда пан Меховецкий вёз его в замок Вишневец.

Ах да! В то время ему нечего было терять. А сейчас?

Над этим своим странным волнением он задумался, стал проверять его холодной головой. И не нашёл тому причины. Нет, всё, пожалуй, было в ином. Здесь была замешана не просто женщина, какая-нибудь панночка. Сама московская царица… Но и от этого у него уже не кружилась голова. За год бурной новой жизни она же не могла присниться ему даже во сне, он увидел обратную сторону той медали, на которую взирал когда-то с восхищением, ей поклонялся. И вот теперь он не чувствовал к этой светской даме, к тому же московской царице, того, что было возможно ещё не так давно. Но нет, не это! Что-то смущало его всё же, шатало веру в самого себя.

И на какое-то мгновение он будто выпрыгнул из своей новой кожи, стал опять тем же Матюшкой. Не прикрывал его государь и великий князь… «А-а, это та: её ведь не обмануть ничем! Она была в объятиях того!..»

Он мог обмануть кого угодно: ксендза, гусар, полковников и самого Рожинского. Ведь даже Меховецкий и тот стал обращаться к нему как к государю, признал его. И тот же пан Мнишек недолго куражился, продался за все те же земли под Смоленском. Немного, правда, поторговался дочерью, и согласился на Псков и Новгород опять, и на том был тоже удовлетворён… «Вот пусть он возьмёт их теперь!» — проскользнула у него ядовитая мысль.

А вот её, познавшую впервые супруга в объятиях с тем, первым, как ублажить и чем купить, заставить поверить в себя, что он сделает то же, что сделал первый: посадит её на трон в Кремле…

Марина сидела на стульчике. Она была в тёмно-красном платье, специально предназначенном для выхода к знатным гостям. Оно было ей к лицу и нравилось даже ей самой. В нём она чувствовала себя царицей, должна быть ею, была ею, и это придавало ей силу. А рядом с ней стояла Казановская. Из всех её дам сюда пустили её, да ещё Доротею.

И при входе его, царя и великого князя, она, как подобало его супруге, встала.

А он увидел перед собой маленькую ростом женщину, с узкой статью, неведомой широкобёдрым и грудастым бабам на Руси. И в этом было что-то новое для него, хотя до статуэток он был не охотник…