Вуали Фредегонды

Она снова приподняла кожаную занавеску — на сей раз чтобы скрыть от детей душившие ее рыдания. Но тут Теодебер и Мерове вдруг начали ссориться, а потом и драться, и их крики и возня в тесной повозке разбудили их младшего брата. Проснувшись, младенец тут же заплакал и стал дергаться всем телом — так энергично, что это даже удивило Фредегонду. Она не успела спохватиться и удержать его, и он упал, — к счастью, на подушки, устилавшие дно повозки. Но прежде чем она успела наклониться и поднять Хловиса, Мерове, которого старший брат толкнул особенно сильно, упал прямо на младшего. Он лежал, глуповато улыбаясь, и не торопился подниматься, словно не видя, что придавил младшего брата. На мгновение Фредегонда окаменела, но тут же вскочила с места и, рывком подняв Мерове, отшвырнула его к стенке, с силой и злобой. Потом схватила Хловиса, который сразу разразился пронзительными воплями. Тут же раздались новые крики, еще более громкие и душераздирающие, — Мерове упал прямо на жаровню и опрокинул ее, и несколько раскаленных углей попали ему под одежду.

Позже, вспоминая произошедшее, Фредегонда не раз старалась определить, сколько времени прошло, прежде чем она бросилась Мерове на помощь. Так или иначе, не сразу. Прошло пять, может быть, десять секунд, пока мальчик извивался на полу, стараясь избавиться от углей, которые буквально сжигали его заживо. Пять или десять секунд, за которые повозка наполнилась отвратительным запахом горелой плота… Пять или десять секунд, на протяжении которых она смотрела на него, не шевелясь, потому что в голову ей пришла ужасная мысль, сковавшая ее движения. Наконец она передала Хловиса старшему брату, а сама устремилась к несчастному Мерове. Схватив жаровню, чтобы отодвинуть ее, она сильно обожгла руки до самых локтей. Одним рывком она сорвала с Мерове длинную тунику, и угли высыпались на подушки, которые тут же задымились. Фредегонда ударом ноги распахнула створчатые дверцы повозки и выбросила в снег сначала Теодебера, затем плачущего Мерове. Потом подхватила Хловиса на руки, и сама выпрыгнула из занявшейся пламенем повозки.

Она упала в снег, больно ударившись боком и головой, поскольку старалась своим телом защитить Хловиса. Она с трудом могла вздохнуть, перед глазами плясали огненные точки. Некоторое время она лежала неподвижно, боясь взглянуть на руки, которые терзала страшная боль. Потом поднялась всеобщая суета. Кто-то поднял ее, другие подхватили Хловиса, со всех сторон неслись крики. Она мельком увидела Мерове, которого двое людей несли к другой повозке и который выглядел совершенно безжизненным, потом Теодебера, который что-то говорил стражникам. Последней ее мыслью, перед тем как потерять сознание, была та, которая заставила ее окаменеть еще в повозке; «Если он умрет, их останется только двое».

Фредегонда очнулась в незнакомой комнате — светлой, просторной, с побеленными стенами и рассыпанными по полу душистыми сухими травами. Здесь был даже маленький камин, в котором тлели угли. Один лишь взгляд на них тут же вызвал в ее памяти недавние трагические события, и она резко подскочила на кровати, напугав женщину, дремавшую на табурете у изголовья. Та в испуге уставилась на нее, а потом сорвалась с места и выбежала из комнаты так быстро, словно увидела дьявола, даже не закрыв дверь. По торопливому дробному стуку ее деревянных башмаков Фредегонда поняла, что та спускается по лестнице, — стало быть, она находилась в башне на верхнем этаже.

Комната, однако, явно принадлежала не кому-то из слуг. Она чем-то напоминала келью и могла бы быть обителью священника, если бы не сухие травы и цветы на полу и не огромная медвежья шкура, которой Фредегонда была укрыта поверх простыней.

Попытавшись устроиться поудобнее, она оперлась на руки и тут же застонала от жгучей боли. Руки были до локтей перевязаны льняными бинтами, удерживавшими примочки из измельченной дубовой и буковой коры, однако малейшее движение или соприкосновение с чем-либо было настоящей пыткой. На голове тоже была повязка. От резкого движения кровь с силой застучала у нее в висках, закружилась голова, и она долго лежала неподвижно, не осмеливаясь не пошевелиться, ни даже вздохнуть, пока головокружение не прекратилось. Она подумала о Мерове, пострадавшем гораздо сильнее, чем она, и сейчас, должно быть, терпящем невыносимые мучения. Может быть, он даже не выжил, и в этом виновата она — не потому, что толкнула его, а потому, что не поторопилась прийти на помощь. Странно, но этого, должно быть, никто не заподозрил — судя по тому, что ее принесли сюда и перевязали, одели в теплую шерстяную рубашку и приставили к ней служанку. Она попыталась вспомнить, что происходило, перед тем как она потеряла сознание. Теодебер разговаривал со стражниками. С некоторой отстраненностью, как будто речь шла не о ней, Фредегонда спросила себя, что он видел из всей этой драмы и как именно ее пересказал. От слов этого пятилетнего ребенка теперь в прямом смысле зависела ее жизнь.