Вудхауз и война

Когда в Англии узнали о первой беседе, известный журналист Уильям Коннор, выступавший под именем "Кассандра", буквально прокричал по радио, что Вудхауз - предатель. Вслед за этим его назвали предателем Антони Иден (тогда - министр иностранных дел) и член парламента Квентин Хогг. Посыпались письма. Иэн Спраут нашел и привел в своей книге все до единого; здесь не хватит места их цитировать, и мы попытаемся обобщить. Обличительных гораздо больше, и авторов нетрудно понять; никто еще не забыл, как решалась судьба страны в поразительной "битве за Британию". Мало того: было ясно, что решается судьба цивилизации, или свободы, или просто человеческой жизни. Да что там, понять их очень легко. И все-таки, говорит апостол, "гнев человека не творит правды Божией". Кроме естественного удивления и даже негодования, которыми полны эти письма, замечаешь всякие странности. Читая, к примеру, письмо Милна, слышишь какую-то давнюю досаду; например, он сетует на то, что Вудхаузу "и так слишком много разрешали". Некоторые возмущаются, что за несколько лет до этого "какому-то юмористу" дал докторскую степень Оксфордский колледж Св. Магдалины. Шон О'Кейси брезгливо называет писателя дрессированной блохой (намного позже Вудхауз так озаглавил свои мемуары, прибавив, что не видит в такой блохе ничего плохого). Наконец, иногда о нем пишут почти теми же словами, какими писали у нас в конце 20-х годов, когда его книги называли "литературой жирных". Его обвиняют в любви к роскоши, причем совсем уж в нашем стиле, "буржуйское" отождествляется с "фашистским". Вот, например: "Откройте любую книжку Вудхауза, и вы увидите, что она кишит людьми, которые в жизни не работали. У них есть деньги, им скучно прекрасная почва для фашизма... персонажи его... по сути своей не демократичны, не прогрессивны, реакционны". Негодование понять можно, но мысль (если это мысль) - совершенно неверна. Трудно найти более свободных и приветливых людей, чем любимые герои Вудхауза.

К счастью и чести англичан, нашлись люди, которые, страдая из-за этих передач, не считают нужным приплетать к ним, по законам травли, какие-то былые провинности. Несколько человек пытались снять с Вудхауза необоснованные обвинения. Один доказывает, что он не мошенничал с налогами, другой удивляется, что, называя его "пустым и поверхностным человеком", от него ждут "совершенно несокрушимого, стоического поведения, после того, как он побыл в немецком лагере". Третий напоминает, как трудно и опасно судить со стороны, не узнав всех мотивов и обстоятельств. Так возникает тема, которая лучше всего выражена во фразе: "Уверены ли праведные коллеги Плама Вудхауза, что они не поддались бы искушению?" Небольшое письмо Монктона Хоффа (я не знаю, кто это) кончается словами: "А ну-ка, бросим в него камень!" Лорд Ньюборо, "старый друг и почитатель" Вудхауза, объясняет, что "Пламми" (он так и пишет, в кавычках) вообще "не касаются земные дела"; о его детской наивности говорит и Дороти Сэйерс. Наконец, есть удивительное письмо с подписью "Беспристрастный". Автор, как ни странно, со знанием дела, словно был рядом, опровергает многочисленные неточности. Он пишет, что Вудхауз отказался в лагере от каких бы то ни было привилегий и жил в палате на шестьдесят человек; что выпустили его без всякой связи с передачами; что деньги у него были не от властей, а от немецких и американских издательств.

Подумайте, как это важно и мужественно. Автор решился защитить человека, которого, что ни говори, именно травили. Очень хорошо, что у людей бывает такой порыв. Помню, как именно в Англии, в Оксфорде, спорили о российском законе, связанном со свободой совести, и кто-то заметил, что надо же как-то защищать православие от католиков. Тогда православный епископ Бэзил Осборн встал и предложил отложить эту тему до того случая, когда среди нас будут католики, которые смогут ответить. Судя по реакции (скорее приятно удивленной), даже в Оксфорде такое бывает нечасто. Уточню: речь не о том, чтобы защищать "своего", это всюду принято, но о том, как сохранить, а если не было - как воспитать это внимание к чужой чести. Чего тут больше, тяги к правде или тяги к милости? Наверное, есть и то, и это.

Сам Вудхауз ответить на обвинения не мог, более того - он ничего о них не знал, в Берлине английских газет не было. Когда же узнал от приехавшей к нему жены, то страшно растерялся. Все последующие годы, горько ругая себя за глупость, он повторял одно и то же: ему писали многие американцы, и он хотел поблагодарить, а главное, подбодрить всех сразу - смотрите, мы как-то тут все-таки живем. Если не понять таких объяснений, нам в его деле не разобраться. Однако понять их трудно, очень уж мы в этом отношении отличаемся от Англии.