– Как посол Стивен несомненно хорош, однако я не могу держать его при себе. Я доверял ему в самом важном, а теперь он против меня. – Качает головой. – Я ненавижу неблагодарность. Ненавижу вероломство. Вот за что я ценю вас. Вы не отступились от своего господина, когда того постигла беда. Для меня это – лучшая рекомендация. – Можно подумать, беда постигла Вулси без всякого участия короля. Можно подумать, с вершины власти его сбросила молния. – И еще меня огорчает Томас Мор.
Анна говорит:
– Когда будете составлять билль против лжепророчицы Бартон, включите туда, кроме Фишера, еще и Мора.
Кромвель качает головой:
– Не выйдет. Парламент не примет. Против Фишера довольно свидетельств, и члены палаты общин его не любят, он говорит с ними, словно с турками. Однако Мор приходил ко мне еще до ареста Бартон и доказал свою полную непричастность.
– Но это его напугает, – говорит Анна. – Так пусть испугается. Страх лишает человека воли. Мне случалось такое наблюдать.
Три часа дня. Вносят свечи. Он сверяется с журналом Ричарда: Джон Фишер ждет. Сейчас надо вызвать в себе злость. Он пробует думать о Гардинере, но его разбирает смех.
– Сделайте лицо, – говорит Ричард.
– Вы не поверите, но Гардинер мне должен. Я оплатил его назначение на Винчестерскую епархию.
– Стребуйте с него долг, сэр.
– Я уже забрал для королевы его дом. Он до сих пор горюет. Я не хочу припирать Стивена к стене – надо оставить ему путь к отступлению.
Епископ Фишер сидит, возложив костлявые руки на трость черного дерева.
– Доброе утро, милорд, – говорит Кромвель. – Почему вы так легковерны?
Епископ удивлен, что они не начали с молитвы, тем не менее бормочет благословение.
– Вам следует молить короля о прощении. Сошлитесь на свои лета и телесную немощь.
– Я не знаю, в чем моя вина. И что бы вы ни воображали, я еще не выжил из ума.
– А я думаю, что выжили. Иначе как бы вы поверили этой Бартон? Увидев на улице кукольный балаган, вы не станете кричать: «Ах, как они ступают деревянными ножками, как машут деревянными ручками! Слушайте, как они дудят в свои трубы!» Ведь не станете же?
– Я никогда не видел кукольного балагана, – печально говорит Фишер. – По крайней мере такого, как вы описываете.
– Но вы в него попали, милорд епископ! Оглянитесь! Это все – один большой балаган.
– Однако очень многие ей поверили, – кротко отвечает Фишер. – Сам Уорхем, тогдашний архиепископ Кентерберийский. Десятки, сотни набожных и образованных людей. Они засвидетельствовали ее чудеса. И она не могла прямо говорить о том, что открыли ей небеса. Мы знаем, что Господь изъявляет свою волю через своих служителей. У пророка Амоса сказано…
– Не тычьте мне в нос пророком Амосом! Она угрожала королю. Предсказывала ему смерть.
– Предсказывать не значит желать. А уж тем более – замышлять.
– Она никогда не предсказывала того, чего не желала. Она встречалась с недругами короля и обнадеживала их, описывая им, как все будет.
– Если вы о лорде Эксетере, – говорит епископ, – то король его уже простил, как и леди Гертруду. Будь они виновны, король привлек бы их к суду.
– Одно из другого не вытекает. Генрих стремится к миру и потому решил их помиловать. Возможно, он помилует и вас, но прежде вам следует признать свою вину. Эксетер не печатал инвективы против короля, а вы печатали.
– Какие инвективы? Покажите.
– Вы подписывали их чужим именем, милорд, однако меня не обмануть. Больше вы ничего не опубликуете.
Фишер вскидывает глаза. Видно, как движутся кости под сухой старческой кожей; пальцы сжимают трость с рукоятью в виде золоченого дельфина.
– Ваши заграничные издатели теперь работают на меня. Стивен Воэн предложил им более высокую плату.
– Вы преследуете меня из-за развода, – говорит Фишер. – Не из-за Элизабет Бартон, а потому, что королева Екатерина просила у меня совета, и я его дал.
– Когда я требую соблюдать закон, вы говорите, что я вас преследую? Не пытайтесь увести меня от своей провидицы, не то я отправлю вас к ней и запру в соседней камере. Поверили бы вы, если бы она увидела коронацию Анны за год до самого события и объявила, что небеса благоволят новому браку короля? Не сомневаюсь, в таком случае вы бы объявили ее ведьмой.
Фишер трясет головой, уводит в сторону:
– Знаете, я всю жизнь мучился вопросом: Мария Магдалина и Мария, сестра Марфы, – одно ли это лицо? Элизабет Бартон сказала мне твердо, что – да. У нее не было ни малейших сомнений.
Кромвель смеется.
– О, это ее ближайшие знакомые, она запросто к ним заглядывает. Не раз ела с Богородицей из одной миски. А теперь послушайте, милорд, святая простота была хороша в свое время, но оно миновало. Идет война. Если вы не видите за окном воинов императора, не обманывайтесь: мы воюем, и вы в стане врага.
Епископ молчит, слегка покачиваясь на табурете. Фыркает.
– Теперь я понимаю, почему Вулси взял вас на службу. Вы негодяй, как и он. Я сорок лет ношу священнический сан и никогда не видел таких подлецов, как те, что сейчас у трона. Таких нечестивых советников.
– Заболейте, – говорит Кромвель. – Слягте в постель. Это мой вам совет.