Вулкан жив

Каким же кровожадным был этот Дагон; Восьмой ему бы подошел, возможно, лучше, чем Семнадцатый. Впрочем, он убивал чисто и не задерживался около жертвы, что любили делать многие из Семнадцатого. И Нарек знал, что тот прав. Харук наверняка убил разведчика. А значит, ему и Дагону оставались эти три скальпа.

— Последний нужен Элиасу живым. У него есть кое-что, ценное для нас.

— А Харук это знает?

— Узнает, если убьет его — Элиас об этом позаботится.

— Тогда давай покончим с этим быстрее, чтобы не заставлять темного апостола ждать.

Нарек закрыл канал связи, снял перекинутую через спину снайперскую винтовку и установил ее в положение для стрельбы. Она была исключительным экземпляром. Винтовка модели «Бронтос», тяжелая и сложная в использовании, но вес ее восполнялся огромной убойной силой. Для нее требовались специально изготовленные болтерные снаряды, а в ружейную ложу был установлен импеллер, компенсирующий уменьшенную дальность пневматическим толчком. Рукоять взведения затвора позволяла перезаряжаться вручную, но понадобиться могла только в экстренных случаях. Нарек предпочитал держать свои цели на расстоянии и пользоваться функцией автоматического заряжания.

Припав правым глазом к прицелу, он отрегулировал целеискатель, пока перекрестие не оказалось прямо на голове человека справа. Ложа винтовки холодила щеку, и чувствовалась шероховатость засечек, которые он вырезал на ней, отмечая убийства с дистанции. Их было много.

Нарек пробормотал клятву, выждал три секунды, выравнивая дыхание, и выстрелил.

Себатон замер, услышав выстрел. Дыхание перехватило, и пришлось совершить сознательное усилие, чтобы выдохнуть. Гром оружейных выстрелов был ему хорошо знаком, но в городе стояла такая абсолютная тишина, улицы и здания были так пусты, что неожиданное возникновение резкого звука его испугало.

Он выбрал то же направление, по которому их вел Варте, только двигался окольными путями. Сознательные крюки уводили его дальше от главных улиц, заманивали глубже в лабиринт. С того момента, как он прибыл на Траорис вместе с Варте и остальными, времени на нормальное знакомство с городами так и не нашлось. К тому же предполагалось, что миссия будет относительно простой. Найти реликвию, убраться и сесть в ближайшем космопорте на межатмосферный корабль, направляющийся к центру. На этой стороне разлома задача была не очень простой, но прямолинейной. Ее усложняла вторая часть миссии, но Себатон был прагматиком и все делал по порядку. Он изучил карты местности, впрочем, заменить собственные впечатления они не могли.

Центр Раноса застройкой больше напоминал улей из тесных грязных колоний. Склады, базы, дымовые трубы и мануфакторумы теснились, сдавливали друг друга сбоку и сверху. Но здесь он был незаметен. Здесь он был лишь крысой и надеялся, что, как все крысы, сумеет пробежать Ранос почти никем не замеченным. Добираться до верфи он будет дольше, но хотя бы уменьшит риск встречи с тем, кто убил Дуугана — а скаут был определенно мертв.

Как Варте и Трио. Он не слышал криков, даже от Голлаха, но они погибли.

Поразмыслив, Себатон предположил, что охотники могли сделать два выстрела — так синхронно, что первый замаскировал второй. Но ни один из них преследовали не заглушили, а значит, они отказались от скрытности в пользу грозности. Они хотели, чтобы он знал об их приближении, о том, что ловушка захлопнулась.

И это работало. Себатон пытался на бегу определить, с какого расстояния стреляли, но паника плохо влияла на умственные способности. Суставы в ногах горели из-за молочной кислоты, ныло в груди. Свинцовый страх усиливал напряжение, и хотя он считал себя здоровым и сильным, постоянные смены направления начинали изматывать. Хотелось остановиться, отдышаться и прийти в себя, но инстинкт самосохранения не позволял. Если он остановится сейчас, он сейчас же и умрет.

Себатон знал, что никто ему не поможет. Он остался один, и только чувствовал, что в нагромождениях жилых домов и мануфакторумов, мелькавших мимо, таится нечто. Словно он стоял у свежевырытой могилы: смерть витала в воздухе, найдя воплощение в осязаемой ауре насилия, замаравшей все вокруг в момент, когда обрывались жизни.

Он смотрел только вперед, не обращая внимания на мертвые каркасы зданий, обезлюдевшие, но не пустые, потому что боялся, что мельком брошенный взгляд явит ему призрак этой неотступной смерти. Но как труп, раздутый гниением, старое воспоминание все же всплыло в сознании.

Он был ребенком восьми стандартных лет, не больше, в своей первой жизни, задолго до войны. В его поселении погиб мальчик: утонул в одном из дренажных бассейнов, собиравших сток из Анатолийского Улья. Мальчик переходил вброд слишком глубокий участок, споткнулся об какой-то обломок, не видимый в мутной воде, и его утянуло вниз, когда турбины, поддерживающие течение в водостоке, заработали, создав искусственную стремнину.

Мужчины из поселка обследовали водоем, но тела так и не нашли.