В лагере на берегу залива не было ни души. Из-под кухонного тента выглядывал и мигом исчезал синенький дрожащий дымок, какой идет от последнего, без пламени жара.
Николай — это подсказывало отсутствие резиновой лодки — плавал где-нибудь за мысом Кудрявцева. Проведя на потоке одну ночь, он к нему остыл и переключился на обследование берегов Алаида. Саня Кречетов мог находиться на зеленом плато, над лагерем, где в расщелине скалы был установлен сейсмоприемник, который по тонкому проводу передавал на записывающую аппаратуру колебания грунта, вызванные действием вулкана. Если в записях замечались неполадки, Саня поднимался к расщелине выяснять, в чем там загвоздка.
Когда с наполненным рюкзаком я вышел из продуктовой палатки, он развешивал на проволоке мокрые и гибкие листы фотобумаги.
— Привет, Саня! Что новенького на фронте прогнозов?..
— Пока только пишем.
Метровые листы были покрыты буро-фиолетовыми штрихами и пятнами. Так выглядела очередная сейсмограмма — восьмичасовая фотозапись усиленных в сотни раз колебаний. Мы их не замечали. Только находясь на конусе, чувствовали под ногами легкую зыбкость — вулканическое дрожание, происходившее от неравномерного истечения лавы. Но, по рассказам, в первые дни извержения бывали толчки, которые ощущались и в лагере. Они сопровождали сильные взрывы вулкана. Мы же за все время только раз испытали полновесную тряску. Потом по радио узнали: то был отголосок землетрясения, эпицентр которого находился у северо-восточного побережья Камчатки, за полтысячи километров от Алаида.
Рассматривая зубчатые линии, я шутливо спросил:
— Так что же мы сегодня записали?
Саня застеснялся, спрятал подбородок в отвороты штормовки.
— Это вам Павел Иванович скажет. Расшифровку он будет делать.
Мы вместе пообедали, и Саня исчез — незаметно, как дымок, встречавший меня у входа на кухню. До связи оставалось четыре с половиной часа. Вымыв посуду и разбудив для компании запепелевший костер, я стал припоминать то, что мне было известно о «хозяйстве Токарева» — Лаборатории прогноза и механизма извержений (ПИМИ), под автономным флагом которой действовала на Алаиде временная сейсмостанция.
С заведующим лабораторией, кандидатом физико-математических наук Павлом Ивановичем Токаревым меня свел почти что пожарный случай.
В центральной ведомственной газете появилась заметка, перепугавшая многих жителей Петропавловска, и, особенно, Усть-Камчатска. Было отчего испугаться. Сообщив, что сахалинские ученые разрабатывают метод предсказания землетрясений и волн цунами, автор заметки попутно набросал картину стихийных невзгод, якобы грозивших Курильским островам и тихоокеанскому побережью Камчатки.
Люди легковерны. А тут не слухи, во всесоюзной газете — черным по белому: «Внимание! Ожидается цунами. Землетрясение под океаном. Волна несется, как самолет…»
Нервозность подогревалась свежестью воспоминания о ноябрьском землетрясении 1971 года.
По заданию редактора я поехал в Институт вулканологии.
В кабинете Павла Ивановича прежде всего успокоился сам, — тоже помнил ноябрь семьдесят первого! — а потом подробно записал мнение моего неторопливого собеседника: ближайшие годы сулили не повышение, а как раз обратное — значительный спад сейсмической активности. Аргументы Токарева не бросали тени на работу сахалинцев. Паника возникла оттого, что предположение ученых, нуждавшееся в многолетней проверке, репортер выдал за обоснованное предсказание.
Огромность расстояния между предположением и обоснованным предсказанием Токарев познал на опыте прогнозирования вулканических извержений.
Вряд ли кто станет спрашивать: «Кому это надо — предсказывать извержения?» Обезопасить людей от губительных последствий внезапных взрывов — проблема мирового характера. «Мы живем, смеясь и плача, на вершинах капризных вулканов, которые могут начать извергаться в любой момент», — писала недавно японская газета «Асахи». «Помпеями XX века» назвали журналисты город Вестманнаэйяр на исландском острове Хеймаэй. Семь тысяч лет казался мертвым расположенный на этом острове вулкан Хельгафелль, но что-то необъяснимое воскресило в нем доисторическую жизнь, и это едва не стоило жизни единственному на острове поселению. В трехстах метрах от городской черты образовался новый кратер, излился расплавленный поток. К счастью, трагедии Помпеи в полном смысле не повторилось. Людей (на острове их было пять с половиной тысяч) вывезли на самолетах и кораблях.
В Институте вулканологии я видел предоставленный посольством Исландии фильм, в красках запечатлевший события на Хеймаэй. Черное было черным, огненное полыхало неумолимой яркостью. Острия крыш, словно гробы под лопатой могильщика, быстро исчезали под шлаковыми набросами. Дома городской окраины, как только к ним подкатывались первые куски лавы, вспыхивали, точно береста. Пламя возникало легко, как бы заранее вздутое и всего лишь наброшенное на беззащитные стены.
Впервые в истории вулканических извержений на острове Хеймаэй попытались погасить глыбовый огонь брандспойтами. Донкихоты в касках пожарных заставили поток изменить направление.