Вулканы не молчат

Знали, что будем проходить здесь еще не раз и не два, и все равно: постояли, молча прощаясь с временным приютом, пробормотали каждый свое — кто благодарное, кто шутливое — и ушли через перевал к заливу Отваги.

Вечерами в белой палатке начальника горело много свечей. Заглянув «на огонек», я увидел лежавший на полу большой лист бумаги. Возле него стояли на коленях Геннадий и Костя. Начальник держал карандаш и раскрытый «Полевой дневник» с колонками цифр. Перед Костей была расстелена карта Алаида. Геннадий называл цифры, после чего Костя прижимался головой к карте и, прищурив один глаз, медленно поворачивал лежащий на ней компас. Геннадий, глядя на компас, наносил на бумагу короткий штрих.

— Чем вы тут заняты?

Костя поднял палец.

— Тихо! Работаем!

Геннадий, кивнув на листы, спросил:

— Узнаешь?

В карандашных изгибах почти с фотографической точностью проступали языки четырехпалого потока. На бумаге рождался контур прорыва.

Проснувшись утром, увидели стоявший далеко в море корабль.

— Сеня вернулся, — заявил Костя, и мы не спросили, откуда ему это известно. Поздно или рано исчезнувший режиссер должен был вернуться.

Часа через полтора из-за мыса Бакланьего с железным перестуком выползла мотошлюпка. Она пошла к лежбищу сивучей. Судя по всему, намечалась съемка зверей.

— Так будут тарахтеть — много наснимают, — предсказал Саня.

И точно: на лежбище началась паника. Покрутившись возле опустевших камней, шлюпка причалила к нашему берегу. Из нее, раскинув для всеобщего объятия руки, вышел Семен — мощный в плечах, с могучей, обвитой черными кудрями головой, в брезентовом плаще нараспашку и литых сапогах, с отворотами ниже колен. Он шел, легко отталкивая кругляки булыжников и, будто сквозь рупор, окатывал нас гулким басом:

— А-а, привет, привет!.. Сколько лиц — и все знакомые!..

Пока он, круто поворачиваясь то к одному, то к другому из нас, рассказывал о том, как долго не мог выбраться из Северо-Курильска, как волновался из-за того, что оставил группу на произвол судьбы, незаметно подошла Наташа. Вместо всегдашней затертой и грязной штормовки на ней была поролоновая куртка. Верхняя пуговица была отстегнута. Между отворотами куртки двумя лепесточками голубели концы повязанного на шее платка. Черные волосы были гладко зачесаны, и сзади поверх приподнятого воротника лежал круто свернутый валик.

К ней возвращался ее столичный облик.

— Здравствуйте, Наташа.

Кивнув, она низко наклонила голову, как будто отказывалась разговаривать.

— Вот, уезжаем, — сказала она таким тоном, как если бы ее увозили с Алаида насильно. — Спасибо, ребята. Всем и за все.

— Теперь вы сразу в Москву?

— О чем вы спрашиваете? Какая Москва? Дайте до корабля добраться. Все-таки человеческие условия. А дальше?.. Дальше — куда Семену вздумается.

Режиссер слушал ее, громовато посмеиваясь. Проведя полторы недели вдалеке от вулкана, он отдохнул, был свеж и готовился пройти Курильскую гряду от севера до юга и обратно, а потом намеревался еще «отработать» недельки две на восточном побережье Камчатки, посетить кальдеру Узона и Долину гейзеров.

Изложив свои планы, Семен пушечно хлопнул в ладони.

— Все по местам!

Наташа, приподняв руку и шевельнув пальцами, пошла к шлюпке, а Семен обратился ко мне.

— За Наташей должок, но я сигарет не достал. Есть пачка «Беломора». Годится?

Показав ему мешочек с махоркой, найденный в куче запасных сапог, я сказал, что этого мне хватит. Семен почему-то активно запротестовал:

— Ну, нет!.. Пачку ты возьмешь. Компенсация ничтожная, но, знаешь ли, все-таки…

С этими словами он отправился вслед за Наташей. Плащ его развевался, широко топорщились отвороты сапог, и чудилось, будто к воде вышагивает пират, последним покидающий необитаемый остров. Дойдя до шлюпки, Семен повернулся к нам и пружинисто вскинул руку:

— Салют! В Петропавловске увидимся!

На корме он стоял во весь рост, заслоняя тех, кто был за его спиной: и Наташу, и «мальчиков», и трех моряков.

Таким бы он и заставил себя вспоминать — красиво и крепко стоящим на корме удаляющейся шлюпки, если бы не очередная глупость Питкина.

С самого начала, едва шлюпка подрулила к берегу, Питкин уселся у воды и не сдвинулся с места, пока снова не заработал мотор. Потом-то мы поняли, чего он дожидался. Ему казалось, что сейчас, как было все последние дни, мы сядем в лодку и отправимся к прорыву, а его не возьмем, потому что, лазая за нами по конусу и потокам, он сжег лапы, и ему опять придется с визгом и лаем бегать по берегу, пока лодка не скроется за мысом Бакланьим. И Питкин решил нас перехитрить. Стоило шлюпке тронуться с места, как он, не обратив внимания на то, что хозяин и все остальные стоят на берегу, длинным прыжком перекинул себя на корму, подшибив картинно стоявшего там Семена. Семен съехал ногами на дно шлюпки, закачался и, только ухватившись за борт, понял наконец, что с ним произошло.

Питкин возвращался вплавь, а Семен уже совсем просто замахал руками и, довольный происшествием, смеясь, долго кричал на всю бухту:

— Пока-а, ребята-а… Счастливо оставаться-а!.. Счастли-воооо!..

Скольжение к пропасти