Вурдалакам нет места в раю

– Его нельзя трогать, когда он в волчьей шкуре. Человеком-то он еще ничего, а как обернется – зверь зверем становится.

Нежата не находил себе места: он переживал, что дал слабину и упустил беглеца.

– Может, погоню послать, Всеволод Ростиславич? – робко спросил он, едва смея поднять на князя глаза.

– Только не в одиночку, – откликнулся Всеволод. – Полоши село. С этим зверем не управиться иначе, как целым миром.

Глава 1. Вурдалак

Волк-оборотень остановился посреди двора, показал зубы и грозно зарычал. Деревенские мужики завопили и бросились удирать. Глупая псина на цепи поджала хвост, забилась в конуру и прикрыла нос лапами. Горихвост довольно оглядел свою лоснящуюся шерсть и неторопливо выбежал в распахнутые ворота.

Кажется, вурдалаку в деревне были не рады. Едва завидев его, редкие прохожие сигали в ближайшие ворота и тут же запирали их на засовы. Испуганные бабы хватали на руки детей и истошно вопили.

«И чего они меня так боятся? – подумалось Горихвосту. – Я ведь еще никого не тронул…»

Сзади послышались топот и крики – застигнутые врасплох мужики опомнились и бросились в погоню. Но черный волк считал ниже своего достоинства оборачиваться на это беспомощное мужичье. Тем не менее он все же ускорил шаг и перешел на рысцу. Однако это сыграло с ним злую шутку: едва выбежав на главную площадь села, известную под названием Утоптыш, он поскользнулся на грязной кочке и с лету въехал носом в вязкую мутную жижу, переходящую в стоячее болотце.

Липкий холод окутал его лоснящуюся шкуру. Горихвост высунул голову из трясины, затянутой зеленеющей ряской, и принялся тяжело дышать и отплевываться.

«Вот тебе и на! – сказал он себе самому. – Поганая лужа! Как я мог про нее забыть?»

Горихвост помнил эти места, по которым любил бегать с такими же малолетними сорванцами в прежние времена, когда были живы мать и отец. Вон там, через площадь, двор зажиточного кулака Воропая, с сыновьями которого он когда-то дрался до первого синяка. За высоким тыном из отесанных бревен с острыми верхушками слышатся голоса баб и плач младенцев – видать, его детские приятели оженились и нарожали потомства. Справа, к востоку – господская усадьба, где недавно поселился князь, невесть как оказавшийся в этом забытом богами краю. Слева, к западу – Ветхое капище, на котором когда-то волхвы приносили жертвы, пока люди не начали забывать, кому они всем обязаны.

И, конечно же, в самой середке села, недаром прозванного Грязной Хмарью – Поганая лужа, стоячее болотце, не просыхающее даже в разгар летней жары. Судя по гнилостной вони, отбивающей любые запахи, ее используют, как помойку. Остатки скисшей капусты, рваное тряпье и даже утопленные котята – все плавает в зеленовато-коричневой жиже, к которой и прикоснуться противно, не то, что залезть в нее целиком.

Горихост поспешил выбраться на сушу и самозабвенно встряхнулся, сбрасывая с пушистой шкуры ошметки помоев. И тут же получил по хребту нехилый удар жесткой палкой – кажись, даже железной. Он рыкнул от неожиданности и припал брюхом к земле, и сразу же на него обрушился целый град пинков и затрещин, а на шею скользнула веревочная петля, сплетенная из прочнейшей пеньки.

Едва увернувшись, он вырвался, и еще не разобравшись, что происходит, цапнул зубами подвернувшуюся ногу в стоптанном лапте и онучах. Болезненный вопль и матерный лай подтвердили, что он не растерял волчьей хватки.

– Пятуня, он схватил меня за ногу! Щас до смерти загрызет! – заныл хриплый голос.

Тяжелая туша деревенского печника свалилась в грязь и принялась извиваться, взметая коричневато-зеленые волны. Блестящая лысина в обрамлении черных с проседью прядей сверкнула под солнцем, едва пробившимся сквозь осенние тучи. Железная кочерга выскользнула из толстой ладони и звякнула о камень. Противник поднялся на карачки и прямо на четвереньках принялся уползать, проявляя при этом сноровку, неожиданную для его пухлых телес. Однако Горихвост не собирался отпускать его просто так: он впился клыками в толстую икру, стянутую онучей и лыковыми оборами, и потащил ее к себе.

– Держись, Жихарь! – завопил второй голос, скрипучий и тонкий.

Кто-то схватил вурдалака за хвост и дернул так рьяно, что шерсть встала дыбом.

А вот это уже оскорбление. Когда бьют – это еще понятно. В деревнях всех бьют, такие тут распорядки. Но чтоб за хвост дергать? Этого ни один уважающий себя волчище не стерпит.

Горихвост выпустил прокушенную икру Жихаря и нырнул в сторону бортника Пятуни, привычно орудующего пеньковой веревкой. Цап! – и на длинной хваталке этого чучела остались рваные отметины его клыков. Резкий, пружинистый старт задних лап, ловкий бросок на плечи противнику, веселые обнимашки передними лапами, добрый оскал и слюнявый фонтан ему в рожу – и высокая, длинная фигура Пятуни опрокинута навзничь, как жердь с пугалом в скошенном поле.

– Жихарь, прощай! Мне конец! – запричитал бортник, прижатый к земле мощными лапами волка.

Однако печник даже не отозвался. Он удирал со всех ног, забыв о размотанной онуче и рваной ране на икре.