Вурди

«А ведь и впрямь волки», — тревожно подумала Ай-я. И не один. Стая. С чего бы это? Чуть не под окнами? Рядом с людьми? (У-у-у! громко-то как!) Голод в лесу. Вот и пришли. Зверья нынче почти не видать. Не то что прошлый год. И позапрошлый. Попробуй-ка упомни, да только вроде и не было такого-то. Здесь. На новом месте… Ай-я вздохнула. Взглянула на спящих детей. Потом в темное окошко. Да и какое оно новое? Теперь-то, десять лет спустя? Когда-то — да, поляна как поляна, вокруг березы да малинник — в самый раз ведмедевы места. Ай-е поначалу все равно было — ни жива ни мертва лежала, уж и не вспомнить, как добралась. Ни о чем и думать не могла, кроме как о потерянном ребенке. Потом только, на третий день (Гвирнус уж и землянку для начала выкопал), очнулась, на малинник ему указала. Мол, что ж ты, сам не видел, что ли? Жди теперь ведмедя. А ну как дети у нас будут… По глупости сказала. Видать, не соображала еще толком. Вздрогнул он тогда. Как-то нехорошо вздрогнул. Всем телом. На нее посмотрел (пристально так). Глаза тоже нехорошие, чужие. До этого-то ни слова про потерянного ребенка не сказал, вроде как сам в душе винился, что жену не уберег. А тут… (Ай-я вздохнула) и слов не надо было — будто высек. Потом усмехнулся (тоже недобро), под руку взял, буркнул что-то, она с расстройства еле разобрала: мол, повытаскаю я тебе эту малину, да тут же и ушел. В лес. Даже ножа охотничьего не взял. Даже не обернулся. Плечи сгорбленные, идет, чуть не о каждую кочку спотыкается. Ай-я его таким и не видела. Жалкий какой-то. Чужой. Скрылся в перелеске, она и подумала — навсегда.

2

Меньше чем через год родился Раинус.

Тут уж Гвирнус не оплошал. Еще по осени, как ясно стало насчет живота, в старый Поселок наведался. Ох как не хотелось ему ее одну оставлять! Но делать нечего — бежали-то налегке, один нож охотничий и был. А как же на пустом месте да с одним ножом? Хотела было Ай-я про то, что нож-то и не нож вовсе, рассказать, но тут же и одумалась. Выбросит. Не посмотрит, что за всю свою жизнь с этаким ножом ни одной царапинки не имел. Ушел, а нож ей оставил. На всякий случай. Так что пока ждала, изволновалась вся. Плохо безоружному в лесу. Ну да ничего. Обошлось.

Воротился с огромным мешком. На шкурки выменял. Лисьи, беличьи. Даже норка была. Инструмент принес, материалу всякого, иголки, нитки, посуду… Много чего. Непонятно, как и донес. Помнится, пошутила она тогда: мол, во дурной, сколько повелителей в дом натащил. А он посерьезнел сразу, насупился, нет, говорит, я с этим мешком к Гергаморе заходил. Она, старая карга, как их на чистую воду вывести, знает. «Вывела?» «А то как же, — отвечает, — двое их там было. Одного я вроде встречал. Рябой такой. У него еще уши оттопыренные. Коли б не старуха — прибил бы дурака». «А второй?» «Второго не знаю. Худющий, как жердь. Волком смотрит. Я, глядючи на него, Хромоножку вспомнил. Тот не так смотрел. Чего, говорю, уставился, не нужен ты мне. А он губы надул, мол, доброе дело сделать хотел. То бишь за мной увязаться. У меня что, медом намазано, что ко мне повелители липнут? Спросил я его, а он еще пуще разобиделся. Плеваться, дурак, начал. Ну я ему доброе дело и показал!» «Ударил?» — спросила тогда Ай-я. «Нет, только за ухо взял и к печке. Думал, дай-ка отогрею немного…» «Ну?» «Что „ну“? Визжал дурак. Я его и пожалел…»

Смешной.

Гвирнус. Муж.

Рассказывал еще, хорошо его в Поселке приняли. Винились (хотя и не все). Обратно звали. Только зачем? Чтобы опять косились, случись что? Да и не жизнь там — маета. Многие еще летом от хвори поумирали. А которые остались — в страхе: ужас, сколько людей среди бела дня запропало. Ночью из дома и вовсе никто носа не кажет. Пугливые. Каждого куста боятся. Даже охотники. Дуб возле старого дома срубили. Так-то. Рассказывал, а сам все в сторону смотрел, чтобы она, значит, глаз его не видела. Небось и звали-то его одного. А уж про нее наговорили одному лесу ведомо что. Только ясно — ничего хорошего. Иначе зачем глаза отводить?

В общем, она — за шитье. А он за дом принялся. Не в землянке же, говорит, рожать. К зиме уж и крышу положил. Хороший дом. Добрый. Будто всю жизнь плотничал. Хорошо, не заметил, как по ночам «бездельник» повелитель бревнышки ровнял…