Введение в библейскую экзегетику

Но еще значительнее бывает другая проблема — проблема перевода. После того как закончен экзегетический анализ, перед нами, как правило, стоит еще одна задача — поделиться его результатами с читателем. Как правило, при этом подразумевается перевод на родной язык читателя, даже если на этом языке уже существует Библия. Все равно анализ конкретного места подразумевает, что теперь будет дан наиболее точный и полный его перевод, пусть даже устный, возможно, с комментариями. И прежде, чем давать такой перевод, нам предстоит ответить на несколько вопросов.

1. Хотим ли мы предложить однозначное решение экзегетических проблем или мы пробуем объединить несколько равно вероятных решений? Редко, когда это удается сделать в самом тексте перевода, но другие варианты могут быть изложены в сноске. Классический пример — Ис 7:14, где переводу «дева» иногда сопутствует сноска «... или молодая женщина».

2. Хотим ли мы дать общий, но расплывчатый перевод или мы намеренно конкретизируем значение, сужая его? Собственно, уход от конкретики — один из способов сохранить в тексте многозначность, или избежать ответов на слишком трудные вопросы. Так, в Книге Ионы (4:6 и далее) говорится, что Бог вырастил над его головой некое конкретное растение, в оригинале קִיקָיֹון, но никто сегодня не знает, что это было. Поэтому переводчики, в том числе и создатели СП, так обычно и называют его: «растение». Это неточность, но она спасает читателя от произвола толкователя. А может быть, следовало бы транслитерировать его название: «вырастил кикайон»?

3. Как воспримет наш вариант наша аудитория и насколько мы должны и можем идти в русле ее представлений о тексте и о мире? К этому вопросу мы еще вернемся в разделе 3.9.3., но проблема гораздо шире. Что делать, если ожидания нашей аудитории существенно расходятся со смыслом текста? Так, в 1 Тим 1:20 Павел сообщает, что двух людей, неизвестных нам Именея и Александра, он «предал сатане, чтобы они научились не богохульствовать». Что бы ни означало это выражение, у современного читателя оно вызывает шок: даже если эти люди наказаны, так говорить нельзя, ведь эти слова подразумевают вечную погибель их душ, которой апостол никак не мог желать. Не лучше ли сказать: «Изгнал их из общины»? Но автор не случайно упоминает здесь сатану, и поэтому даже свободные переводы на такой шаг все же не решаются.

4. Насколько «экологично» будет принятое решение, т. е. насколько оно гармонично сочетается с грамматическим строем языка, культурными реалиями и т.д.? Например, при переводе на аварский язык было принято решение передавать ключевое понятие «Сын Человеческий» как ГIадимил лъимер. Однако оказалось[44], что слово лъимер "дитя" в аварском относится к третьему классу существительных вместе с существительными, обозначающими вещи (поскольку дитя социально еще не активно). В то же время об Иисусе можно говорить только в первом грамматическом классе, т.к. он — взрослый мужчина. В результате такой перевод либо нарушит правила аварской грамматики, либо будет звучать пренебрежительно по отношению к Иисусу; слово было выбрано явно неудачно.

5. А если перед нами сложный отрывок, смысла которого мы понастоящему не понимаем, должны ли мы все же предлагать читателю некоторое предположительное и, возможно, неверное толкование? Не лучше ли будет честно расписаться в своей беспомощности: оставить отрывок без перевода? Один из переводчиков Библии на шведский язык, К. Осберг[45] полагает, что да; и действительно, в новом шведском переводе 2000 г. некоторые стихи были оставлены непереведенными, например, Пс 140/141:6 (этот пример и разбирает его статья). СП здесь гласит: «И слышат слова мои, что они кротки» — но это только один из многих возможных вариантов понимания этого места.

При переводе встает и другая задача — передать результаты экзегетического анализа иными средствами. Интересный пример приводит В. Лонг[46]: Амос 8:2, где ключевую роль играет созвучие между словами קָיִץ ("летние плоды") и קֵּץ("конец"). Это совершенно разные слова, но в данном контексте видение корзины с плодами служит для Господа поводом сказать о грядущем конце спокойной жизни для израильтян: «И сказал Он: что ты видишь, Амос? Я ответил: корзину со спелыми плодами. Тогда Господь сказал мне: приспел конец народу Моему, Израилю: не буду более прощать ему». Интересно, что достаточно дословный СП сохранил эту смысловую связь, добавив однокоренные слова "спелый" — "приспел". Но далеко не все переводы идут таким путем: так, в NRSV мы встречаем: summer fruit («летние плоды») — the end has соте («настал конец»). Связь полностью утрачена, стих читается по известной присказке: «В огороде бузина, в Киеве дядька». В качестве примера Лонг приводит другой перевод, NIV, где эта игра сохранена в точности как в СП: ripe fruit («спелые плоды») — the time is ripe («приспело время»).