Введение в чтение Гегеля

Однако знание себя всей реальностью — это еще только достоверность разума, значит, не скрытая в нем его истина, или не вся истина. В начале главы V, которая называется «Достоверность и истина разума», Гегель говорит, что эта достоверность — суть идеализма Фихте. Плебей Фихте вполне по-господски относится к трудящемуся сознанию, к Канту, упрекая его в нерешительности. Гегель, как и Кант, трудится, он тоже знает про себя, что он — не господин, а освобождающийся раб, даже, пожалуй, раб, уже освободившийся. «Как сознание, выступая в качестве разума, непосредственно обладает в себе этой достоверностью, так и идеализм непосредственно провозглашает ее: „я есмь я"…».²⁷ Этот разум только «заверяет, что он — вся реальность, но сам этого не понимает», он — могила истины, потому что забыл путь, которым пришел к этой истине. Тем не менее разум как примирившийся с «иным себе» может быть основанием науки в обычном, не-гегелевском, смысле этого слова, т. е. стать наблюдающим разумом (раздел А главы V). Достоверность разума истинная, но она раскроет свою истину только тогда, когда разумное сознание начнет «претворять себя в действительность» (раздел В главы V — «Претворение разумного сознания в действительность им самим»). Индивидуальность, здесь впервые и обнаружившаяся, увидит себя «реальной в себе самой и для себя самой» (раздел С той же главы, в котором Гегель опишет самосознание «интеллектуала»), и наконец, в главах VI и VII речь пойдет о наиболее полном самораскрытии бытия, о духе и религии, т. е. о таких формообразованиях сознания, в которых дух «возвращается к себе», становясь в себе и для себя сущим, а предмет философии — сущее в целом — приходит к своему понятию, ибо субстанция отныне помыслена также и как субъект. Глава VIII представляет собой резюме книги.

Помыслить субстанцию как субъект — значит проверить на совместимость обе «логики»: традиционный логос (счет) сущности и новоевропейский логос представления. Первый описывается античной и средневековой метафизикой как порядок определения (речь о сущности — это ответ на вопрос: что это такое?), второй раскрывается как структура сбывания представлений (ситуация cogito). В первом случае сущее в целом предстает некой иерархией — священноначалием — сущих, метафизических мест, причин, вершиной которой служит неопределимое «начало» — метафизическая граница физического. Во втором — бесконечной перспективой, и целостность мира-перспективы «держится» исключительно взглядом «зрителя» — трансцендентального субъекта. Решением поставленной задачи и стало превращение «порядка космоса» в «порядок истории». Пресловутый панлогизм Гегеля представляет собой нечто противоположное тому, что под ним обычно понимают. Гегель не свел реальность к мышлению, а лишил мысль статуса особой реальности, чего-то существующего наряду с вещами самими по себе. Он не просто развеществил декартовскую «вещь мыслящую» — с этим управился уже Кант, — но увязал понимание (раскрытие истины бытия) с действительным пре- восхождением наличной ситуации, поняв событие представления как событие историческое. И время, замороженное в кантовском трансцендентальном схематизме, пошло, став понятием и — тем самым — завершенным временем: временем события истории, умещающего в себе все исторические события. История, понятая как событие истории, по определению целостна и в этом смысле завершена. Обязательно ли это означает, что она закончилась Иенской или закончится какой другой «последней» битвой?