Введение в фантастическую литературу

Но нас больше интересует третий тип использования риторических фигур. В первых двух случаях фигура служит источником сверхъестественного, порождает его; отношение между ними диахроническое. В третьем случае отношение синхроническое: фигура и сверхъестественное находятся на одном уровне и отношение между ними функциональное, а не «этимологическое». Появлению фантастического элемента предшествует ряд сравнений, фигуральных или просто идиоматических выражений, весьма обычных в обыденной речи, но, если их воспринимать буквально, они станут обозначать сверхъестественное событие, как раз то, которое и происходит в конце истории. Примеры этому мы наблюдали в «Носе»; впрочем, их можно найти великое множество. Возьмем «Венеру Илльскую» Мериме. Сверхъестественное событие заключается в том, что статуя оживает и умерщвляет в своих объятиях жениха, который неосторожно надел ей на палец обручальное кольцо. Вот как «подготавливается» читатель с помощью фигуральных выражений, предваряющих событие. Один из крестьян описывает статую: «она глядит на вас в упор большими белыми глазами… словно сверлит взглядом» (с. 130)[29]. Сказать, что глаза на портрете как живые, значит произнести банальность, но здесь эта банальность подготавливает нас к реальному «оживлению». Далее, жених объясняет, почему он не хочет никого посылать за кольцом, забытым на пальце статуи: «Да и что сказали бы здесь о моей рассеянности?.. Прозвали бы мужем статуи…» (с. 148). Снова обычное фигуральное выражение, но в конце истории статуя начинает вести себя так, словно она супруга Альфонса. А вот как рассказчик описывает мертвое тело Альфонса после несчастного случая: «Я раскрыл его рубашку и увидал синюю полосу на груди, на боках и на спине. Похоже было на то, что его сдавили железным обручем» (с. 153–154). «Похоже» — именно такое решение подсказывает нам толкование событий как сверхъестественных. То же и в рассказе невесты после роковой ночи: «кто-то вошел… Вскоре затем кровать затрещала, точно на нее навалилась тяжесть» (с. 155). Каждый раз мы видим, как фигуральное выражение вводится формулой модализации: «словно», «прозвали бы», «похоже было на то», «точно».

Этот прием ни в коей мере не принадлежит одному Мериме, его используют почти все писатели фантастического жанра. Так, в новелле «Инес де Лас Сьеррас» Нодье описывает появление странного существа, которое мы должны принять за привидение: «В этом лице не осталось ничего, что принадлежало бы земле…» (с. 518)[30]. Должно быть, это то самое привидение, которое, согласно приведенной в новелле легенде наказывает своих врагов, кладя им на сердце раскаленную руку. Что же делает Инес? «Вот прекрасно, промолвила Инес, обвивая одной рукой шею Сержа [одного из персонажей] и прикладывая время от времени другую, такую же пламенную, как в легенде Эстебана, к его сердцу» (с. 523). Сравнение дублируется «совпадением». Но Инес, потенциальное привидение, на этом не останавливается: «О чудо! — добавила она вдруг. — Какой-то добрый гений положил мне за пояс кастаньеты» (с. 525).

Тот же прием использует Вилье де Лиль-Адан в «Вере»: «Дух их так пронизывал тело, что плоть казалась им духовной…» (с. 210). «Жемчужины были еще теплые, и блеск их стал еще нежнее, словно они были согреты ее теплом… Сегодня опал сверкал, словно графиня только что рассталась с ним…» (с. 213). Оба намека на воскрешение вводятся союзом «словно».

Тот же прием использует и Мопассан. В новелле «Волосы» рассказчик обнаруживает женскую косу в потайном ящике шкафа; скоро ему начинает казаться, что эти волосы вовсе не отрезаны, а женщина, которой они принадлежат, находится где-то рядом. «Смотришь на какой-нибудь предмет, и вот незаметно он начинает тебя пленять, волновать, захватывать, точь-в-точь как лицо женщины». «Ее [безделушку] ласкаешь взглядом и рукою, словно она из плоти и крови… возвратившись домой… спешишь посмотреть на нее с нежностью любовника» (с. 320)[31]. Таким способом писатель подготавливает нас к «ненормальной» любви, влекущей рассказчика к неодушевленному предмету — волосам. Снова отметим использование словечка «словно».

А вот новелла «Кто знает?»: «Большая купа деревьев казалась усыпальницей, где погребен мой дом» (с. 253)[32]. С этой фразы мы сразу же погружаемся в загробную атмосферу новеллы. Через несколько страниц читаем: «я шел, как рыцарь давних, темных времен, проникающий в заколдованное жилище» (с. 258); в этот момент мы действительно вступаем в заколдованное жилище. Число и разнообразие примеров свидетельствует о том, что речь идет не об индивидуальной особенности стиля, а о свойстве, связанном со структурой фантастического жанра.