То, что мы неопределенным образом предполагаем и схематически конструируем в низшем мире, выступает перед нами в мире духовно-историческом яснее и в более раскрытом виде. В человеческом мире наверное воля определяет форму существа; и притом форма предносится здесь, по крайней мере в общих очертаниях, также и представлению, как цель: как таковую, мы называем ее идеалом. Как индивидууму, так и народу предносится более или менее определенный идеал совершенного образования, и этот идеал действует формирующим образом на развитие собственного существа, а путем воспитания – и на форму жизни потомства. Так переходит здесь в действительность сама воля, осуществляя идею своей сущности.
Впрочем, и этот взгляд не чужд Дарвину. Его можно найти предобразованным в том принципе, который в его втором главном произведении («Происхождение человека») играет такую большую роль, именно – в
Этого будет здесь достаточно для характеристики нового воззрения о происхождении органического мира. С ним связаны еще многочисленные вопросы и трудности. Как представить себе возникновение первых живых существ? Как происходит наследование? Как объяснить отсутствие в палеонтологической формации бесчисленных вымерших средних форм, которые по предположению должны были существовать? Не нужно ли вообще рядом с изменением путем мельчайших переходов допустить и преобразования в виде скачков, чтобы объяснить крупные морфологические различия различных типов? Такое изменение схемы наподобие скачка можно было бы наиболее сносно представить себе таким образом, что среди необыкновенных жизненных условий появляется какое-нибудь отклоняющееся от родительского типа образование зародыша (так называемое гетерогенное зарождение). Входить далее в эти вещи вне моей компетенции. Иная загадка разрешится еще со временем, а иная останется, может быть, неразрешенной навсегда. Не надо только видеть в неразрешенных задачах опровержения теории. Теория развития не представляет собой и, вероятно, никогда не будет представлять теорию в том смысле, чтобы она была в состоянии дать вполне удовлетворительные ответы на все вопросы, которые могут быть подняты касательно образования органических существ. Безукоризненной истории развития органического мира на нашей планете, вероятно, никогда не будет существовать; те доказательства развития, которые лежат перед нами, слишком скудны. Познание общих принципов и схематический набросок истории образования, где путеводной нитью служит сверх того опытное положение, что развитие индивидуума есть сокращенное повторение видового развития, – вот приблизительно все, на что можно будет здесь надеяться. Впрочем, ведь и в других областях дело обстоит таким же образом; геология может объяснить тоже не всякое возвышение и углубление земной коры, а метеорология – не всякое колебание в воздушной атмосфере. Наконец, задача всякой науки бесконечна. Дарвин не только не завершил биологии, но скорее поставил ей новые огромные задачи. Но тем не менее можно сказать следующее: теория развития есть действительно теория в том смысле что она обосновала принцип для последующего исследования, ведущий к действительно научным открытиям в этой области. Этого никак нельзя сказать о старой гипотезе, объяснявшей все из действий разума, по намерениям действующего извне; она никогда не была ничем, как только средством выхода из затруднения, навязанным обозначенной выше безнадежной дилеммой: возникновение путем случайного столкновения атомов, или образование действием разума. То, что она действительно сделала, было то же, что производят слова и в других случаях: она успокоила первое удивление и первую пытливость – незавидное действие для научной гипотезы. Новая гипотеза доказывает свое достоинство именно тем, что она задает все новые и новые вопросы и понуждает к их разрешению. Вместе с древним Ксенофаном может сказать и Дарвин:
Боги не всё с самого начала показали смертным;
Но они сами ищут всего и постепенно находят лучшее.
5. Развитие в области духовно-исторической жизни