Можно сказать, что в этой мысли Кант снова воспринимает и проводит до конца самую первоначальную тенденцию лютеровской реформации: отделение религиозной веры от теоретических знания.
Что так возмущало Лютера в схоластическом (т. е. преподаваемом с одобрения церкви во всех университетах) богословии, так это было смешение слова Божия с философией «безбожного язычника» Аристотеля. Изгнать разум из богословия и поставить веру на свои собственные ноги было его первой задачей. Но мысль эта явилась еще слишком рано; вскоре протестантская теология в свою очередь принялась за построение догматических систем, в которых метафизика и откровение перерабатывались в единое здание. И это довольно понятно: вся средневековая наука и философия, их геоцентрическая космология и данное с этой последней антропоцентрическое миросозерцание, их экклезиоцентрическое построение истории – все это настоятельно вызывало к тому, чтобы сделать научное познание мира подкладкой для веры. Сначала нужно было разрушить основания средневекового миросозерцания; до тех пор пока они стояли прочно, оставались также и их философия и их «естественное» богословие. Это мало-помалу произошло в течение следующего за Лютером столетия. В семнадцатом столетии начала медленно распространяться космология Коперника; новые физические, физиологические и биологические воззрения стали завоевывать себе место; исторический горизонт, благодаря более тесному соприкосновению с миром Востока и Запада, с миром прошлого и с миром будущего, расширяется. Факты всюду разрывают кольцо средневековой системы. Из этого нового положения Кант твердой рукой делает заключение: научное познание мира в том виде, который оно уже приняло раз навсегда, не может быть применяемо как фундамемт для веры. Если вера должна сохраниться, то она должна быть поставлена на новое основание, а это последнее можно найти лишь в фактах нравственного мира. Лютер хотел обосновать веру на писаных буквах и удостоверенных исторических фактах. Кант обосновывает ее на одном живом и вечно присутствующем факте – на нравственном сознании. Это – и лишь это одно – выводит нас за пределы порядка природы, правда – не при помощи знания и доказательств, но в практической вере. – Таким образом, требование реформации является здесь действительно проведенным: основанием веры не служат ни филологическое и историческое доказательства из канонических книг, ни метафизические и физические умозрения, равно как и не внешний авторитет; вера покоится на самой себе; воля к благу есть основание веры в Благо, т. е. в Бога.Нам теперь уже нелегко составить себе достаточное представление о глубине того переворота, который вызвала в умах своего времени критическая философия. Естественное богословие служило для восемнадцатаго столетия основанием всего его мышления, даже казалось ему основанием всей жизни; посягать на него значило перевертывать вверх ногами всякий божеский и человеческий порядок. Послушайте, например, такого свободомыслящего человека, как Виланд[79]
.«Вера в Бога, не только как в первую основную причину всех вещей, но и как в неограниченного и высшего законодателя, правителя и судью людей, составляет рядом с верой в будущее состояние после смерти, первые основные догматы религии. Всевозможным образом укреплять и поддерживать эту веру есть одно из достойнейших и полезнейших занятий философии, а ввиду необходимости ее есть даже обязанность; делать на нее нападки и всякого рода сомнениями и кажущимися основаниями колебать ее в душах людей или даже уничтожать не только не может ни к чему послужить, но в сущности ничем не лучше публичного нападения на основной строй государства, существенную часть которого составляет религия, и на общественное спокойствие и безопасность, опорой которых она служит. Я, следовательно, отнюдь не колеблюсь присоединить к своему неавторитетному совету королю или князю, который бы (против всякого ожидания) спустя примерно 50 лет спросил меня об этих вещах, еще следующую статью: чтобы непристойное и дурное диспутирование против существования Бога, или против принятых доказательств его,
если не имеется в виду лучших, равно как и публичное оспаривание учения о бессмертии души были объявлены покушением на человечество и на гражданское общество и были запрещены специальным карательным законом»[80].