Введение в философию. Сочинение… Карпова

Философские системы, увенчавшись в своем развитии системою нашего времени{2}, через то самое так теперь определились и обособились, что опытный взор в одно мгновение отличит, к какой из них принадлежит вновь вышедшее сочинение. Так по крайней мере в Германии. Но и в Германии есть, однако, такого рода философы, которые подбирают разный хлам, разбросанный разными системами по пути их развития, и из него составляют свои собственные, дивно уродливые системы. В Германии оставляют в покое таких философов и отсылают их на задний двор литературы, где есть свое устройство, свои журналы, свой дух и даже свои книгопродавцы. У нас, нисколько не участвовавших в философском развитии, очень естественно являются философские книги, в которых авторы философствуют на просторе, как душе угодно, и из различных мнений, из различных обрывков понятий составляют пестрый калейдоскоп, вертят его и тешатся новыми комбинациями. Тут уж никакая опытность не поможет определить, откуда и как составилось сочинение.

«Введение в философию» г. Карпова представляет утешительное явление по тому уже одному, что автор, как видно из целой книги, занимается своим предметом с уважением, что для него философия не игрушка, как у большей части наших доморощенных философов, и что он не шутя старается определить, в чем она заключается. Удались ли его старания, – это другой вопрос.

Что такое введение в философию и в чем должно состоять его назначение? – Введение, как известно, не есть самая наука: это должно быть только переходом к ее точке зрения от обыкновенного сознания. Философия не имеет предварительных понятий, как другие науки, излагающие их в введениях. Все, что можно сказать о ней, – вполне истинно можно сказать только в ней самой. Цель введения в философию – только приготовить неофита, очистить, сколько возможно, его представления, пробить кору ежедневности, в которую облечено обыкновенное житейское сознание, внушить уважение к великому предмету, к святому таинству знания, поселить в готовящейся душе мужественную веру в могущество абсолютного духа, который должен безраздельно властвовать в философии. Следовательно, польза введения чисто субъективная по отношению к приступающему; в отношении же к философии, это область совершенно внешняя, экзотерическая{3}, и не может иметь никакого влияния на ее ход. Г-н Карпов думает об этом несколько иначе: для него введение имеет гораздо более важности. Философии, – думает он, – грозят две противоположные опасности: потеряться в раздроблении взглядов и, вместо всякого результата, дойти до скептицизма и неверия или заключиться в догмат, цепенящий ум, убивающий его силы, мертвящий его деятельность. Между этими крайностями бесконечного дробления и строгого догматизма философии, – говорит он, – всего лучше золотая средина – введение. Это очень темно и странно. Не знаем, вследствие ли этого самого соображения или каких-нибудь других, не изложенных здесь, – автор возлагает на введение обязанность говорить о следующих предметах: 1) о предмете философии, 2) о ее методе, 3) о ее начале; потом 4) этими элементами (?) оно должно определить свою науку, 5) указать на цель, 6) пользу и, наконец, 7) изложить чертеж системы философских наук. Смеем думать, что все эти предметы лежат внутри самой философии; вне же философии можно о них толковать сколько угодно, рассуждать вдоль и поперек, и никак нельзя зацепить самого дела; и уж наперед надобно отказаться от всякой наукословности (термин, составленный самим автором для означения немецкого Wissenschaftlichkeit[1]). Существование философии доказывает недостаточность всех нефилософских точек зрения в познавании, и если к ней должно обращаться за последним решением всех вопросов, то тем менее все вопросы о ней самой могут быть рассматриваемы с точки зрения нефилософской; философская же точка зрения может быть найдена только тогда, когда найдено начало философии, и если философия начинается во введении, то введение перестает быть введением и входит внутрь науки. Притом самый смысл вопросов может быть определен только в философии, вне которой слова: цель, предмет, метода и проч. всячески могут быть определяемы сознанием; только свободное развитие абсолютного философского начала в силах дать им истинное и непреложное содержание.