Введение в философию желания

«Уверенное желание». «Уверенное желание» предполагает осознание всей силы своего желания, полноты собственной «захваченности» им, и знание средств достижения желаемого. Субъект желания знает также, что он готов ждать, но он не уверен в том, что жизнь станет ему помогать, а ведь именно в помощи со стороны других людей и не зависящих от его собственной воли обстоятельств нуждается он, пожелавший столь многого. Здесь он рассчитывает на свои усилия и везение. Верующий человек рассчитывает на везение быть услышанным Богом. Неверующий возможно рассчитывает на «предустановленную гармонию» мира, когда именно сама сложность получения желаемого делает столь ясным для человека понятие сложности, что он верит, что, в силу сложности мира, в мире может случиться и исполнение его желания. Включение в понятие «уверенного желания» «расчета на везение» не позволяет говорить об «уверенном желании» как о намерении.

«Уверенное желание» включает в себя сложное отношение между «готовым субъектом» и «готовым объектом», находящееся в осознаваемой человеком зависимости от ряда обстоятельств, которые он не сможет контролировать. «Уверенное желание» – сложное отношение между «готовым субъектом» и «готовым объектом» с учетом фактора провидения.

Использование данных понятий в практике повседневной жизни свидетельствует о процессуальности феномена желания, существующей в культуре интуиции «длительности» желания как сложного и «многоэтапного» явления. Сила желания определяется людьми по степени выявленности, актуальности сторон отношения желания. Как ни парадоксально это звучит, «сильное» желание – это желание, при котором вы верите, что можете иметь то, что хотите, и хотите именно того, чего желаете. Чем дальше «отстоят» друг от друга объект и предмет желания, тем меньше повседневные деятели могут полагаться на такое желание, иными словами, тем проблематичнее его статус как агента будущего действия.

Употребляя слово «желание», люди учитывают присутствие в самом факте его возникновения чего-то выходящего за рамки ситуации субъект-объектного отношения. Иными словами, даже в «уверенном желании» остается нечто, что может быть обозначено как «неопределенность», «случайность» или, переходя на другой язык, «тайна», «чудо». С другой стороны, несмотря на признание загадочности желания, повседневные агенты всегда интересуются силой желания и стремятся как можно точнее ее устанавливать[11]. Это означает, что использование слова в повседневной жизни не просто допускает, но и предполагает совмещение смыслов бессознательности и сознательности поведения субъекта желания, его свободы и детерминированности.

Терминация желания в академических опытах

Очень часто в желании видят психическое состояние (например, беспокойство, тревогу или, напротив, азарт, страсть), сопровождаемое «телесными» реакциями (аппетитом, жжением, жаждой, болью). В психологии и педагогике в желании видят импульс. При описании некоторых телесных и психических реакций под желанием подразумевают аффект (собственное заключение агента о факте внезапных или необычных непроизвольных реакций его организма). Психология изучает желание как ожидание, что было бы недопустимым расширением понятия и вело бы к утрате сущностного смысла желания. Мало что дает отнесение желания к состоянию или поведению.

Понятийный аппарат психологии не предназначен для выражения сути уникального феномена желания. Вопросы «Что я могу/должен желать?», «Зачем мне дано желание?», «Почему нельзя заставить себя желать?», «Как сохранить желание?» относятся к собственно философским, поскольку в поле их действия попадает каждый человек и они объединяют жизнь людей в единое целое. По своей фундаментальности эти вопросы могут быть поставлены в один ряд с вопросами о смысле жизни, призвания и любви. Психология говорит о норме психической жизни – философия представляет духовное как преодолевающее норму, как само создающее нормы, имеет в виду дух в его творческой мощи. Психология не может понять желание как устремленность духа к «полюсу бесконечности» (выражение Э. Гуссерля), она изучает человека, живущего в «этом» мире, укорененного или испытывающего потребность удобнее укорениться в «этой» жизни, вместо того, чтобы желать ее изменить. Если она и говорит о духе, то лишь как о «реальном придатке к телам» (его же). Желание как достояние субъективности не может найти себе места в психологии как «объективной» науке. «Психологи, – пишет Гуссерль, – даже не замечают, что и они сами по себе, как действующие ученые, и их жизненный мир не являются ее темой. По причине этого объективизма психология не может подойти к теме души в присущем ей собственном смысле, т. е. в смысле деятельностного и страдающего Я»[12] (с. 114).