Введение в философию

В свое время И. Кант сформулировал три вопроса, имеющие, по его убеждению, принципиальное значение для философии в самом высоком «всемирно-гражданском» ее смысле: Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться? [1]

Эти три вопроса как раз и отражают три указанных типа отношений человека к миру. Обратимся прежде всего к первому из них.

Философское познание

Первый вопрос, с которого начиналось философское познание и который заявляет о себе вновь и вновь, — это вопрос: что собой представляет мир, в котором мы живем? По сути он равнозначен вопросу: что мы знаем о мире? Философия — не единственная область знания, призванная ответить на этот вопрос. В его решение на протяжении веков включались все новые области научных знаний и практики.

Формирование философии, наряду с возникновением математики, знаменовало рождение в древнегреческой культуре совершенно нового явления — первых зрелых форм теоретической мысли. Некоторые другие области знаний достигли теоретической зрелости значительно позже, притом в разное время, и этот процесс продолжается поныне. Отсутствие на протяжении веков научно-теоретических знаний о многих явлениях действительности, резкие различия в уровне развития наук, постоянное существование разделов науки, не имеющих сколько-нибудь зрелых теорий, — все это создавало потребность в познавательных усилиях философских умов.

При этом на долю философии выпали особые познавательные задачи. В разные периоды истории они принимали различный вид, но все же сохранялись и некоторые устойчивые их черты. В отличие от других видов теоретического познания (в математике, естествознании) философия выступает как универсальное теоретическое познание. Согласно Аристотелю, специальные науки заняты изучением конкретных видов бытия, философия же берет на себя постижение самых общих принципов, начал всего сущего. И. Кант усматривал основную задачу философского познания в синтезе разнообразных человеческих знаний, в создании их всеохватывающей системы. Отсюда важнейшим делом философии он считал две вещи: овладение обширным запасом рациональных (понятийных) знаний и «соединение их в идее целого». Лишь философия способна, по его убеждению, придать «всем другим наукам систематическое единство» [2].

Правда, это не конкретное задание, с которым нужно справиться в обозримое время, а идеальный ориентир познавательных притязаний философа: как бы удаляющаяся по мере приближения к ней линия горизонта. Философской мысли присуще рассмотрение мира не только в малом «радиусе», ближнем «горизонте», но и во все более широком охвате с выходом в неведомые, недосягаемые для человеческого опыта области пространства и времени. Свойственная людям любознательность перерастает здесь в интеллектуальную потребность беспредельного расширения и углубления знаний о мире. Такая склонность присуща в той или иной степени каждому человеку. Наращивая знания вширь и вглубь, человеческий интеллект постигает мир в таких его срезах, которые не даны или даже не могут быть даны ни в каком опыте. По сути, речь идет о способности интеллекта к сверхопытному знанию. Это подчеркнул И. Кант: «…человеческий разум… неудержимо доходит до таких вопросов, на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума и заимствованные отсюда принципы…» [3] В самом деле, никаким опытом нельзя постичь мир как целостную, беспредельную в пространстве и непреходящую во времени, бесконечно превосходящую человеческие силы, не зависящую от человека (и человечества) объективную реальность, с которой люди должны постоянно считаться. Опыт не дает такого знания, а философская мысль, формируя общее миропонимание, обязана как-то справиться с этой сложнейшей задачей, по крайней мере постоянно прилагать к этому свои усилия.

В познании мира философы разных эпох обращались к решению таких задач, которые либо временно, либо в принципе, навсегда, оказывались вне компетенции и поля внимания конкретных наук.

Вспомним кантовский вопрос «Что я могу знать?» Это вопрос не столько о том, что мы знаем о мире, сколько о самой возможности познания. Его можно было бы развернуть в целое «дерево» производных вопросов: «Познаваем ли мир в принципе?»; «Безгранично ли человеческое познание в своих возможностях, или оно имеет границы?»; «Если мир доступен человеческому познанию, то какую часть этой задачи должна взять на себя наука, а какие познавательные задачи выпадают на долю философии?» Возможен также целый ряд новых вопросов: «Как получается знание о мире, на основе каких познавательных способностей людей и с использованием каких методов познания?»; «Как удостовериться в том, что полученные результаты — это добротные, истинные знания, а не заблуждения?» Все это уже собственно философские вопросы, заметно отличающиеся от тех, что обычно решаются учеными и практиками. Притом в них — то завуалированно, то явно — неизменно присутствует отличающее философию соотношение «мир — человек».