Введение в историческую уралистику

Поскольку реальной альтернативы у этого подхода нет (героическая и оставшаяся незавершённой попытка В. Штейница создать финно-угорскую реконструкцию, учитывающую факты не только прибалтийско-финских, но и других, в особенности — обско-угорских языков, к сожалению, не была поддержана и продолжена), в своих оценках я вынужден следовать в целом этой традиционной точке зрения. Впрочем, сделанные в последнее время шаги в реконструкции прауральской фонетической системы на базе равного учёта не только прибалтийско-финско-саамских данных, но и угорских и самодийских с отслеживанием возможной выводимости фонетических систем каждой группы уральских языков из реконструируемой праязыковой системы [Janhunen 1981; Sammalahti 1988] позволяют надеяться на будущую возможность более близкого к реальному положению дел рассмотрения отношений между уральскими праязыками и оценки характера распада того или иного праязыка, хотя сегодня приходится пока оставаться в рамках традиционного подхода.

Основное содержательное отличие предлагаемой здесь схемы от предшествующих состоит в предположении о разделении финно-волжской общности на три дочерних праязыка: прибалтийско-финско-саамский, прамордовский и прамарийский без постулирования существования особой «волжской» (прамордовско-марийской) общности, — и в оценке характера финно-волжской общности как весьма аморфной и недолго существовавшей. Не вдаваясь здесь в подробный анализ предлагаемых разными авторами аргументов в пользу былого существования финно-волжского и волжского праязыков (см. выше) — эта тема нуждается в отдельном специальном рассмотрении — укажу лишь, что в большинстве своём эти аргументы весьма малоубедительны, либо представляют собой явные недоразумения (по поводу финно-волжской общности см. примечание 4; ещё более слабыми являются попытки обоснования особой генетической близости мордовских и марийского языков — см., например, таковую в [Казанцев 1980:95—100], обзор и критику см. [Erdélyi 1969; Хелимский 1982:17—18]). Возможно, имело бы смысл обсудить вопрос о более тесных связях прамордовского и праприбалтийско-финско-саамского в рамках финно-пермской общности: именно эти языки обнаруживают некоторые существенные структурные схождения, служащие обычно базой для постулирования былого существования «финно-волжского праязыка» (транслатив на *‑ksɜ; суффикс желательного / условного наклонения *‑ks‑; суффикс наречий *‑stɜ‑; деепричастие (старый партитив) на *‑ta и др. — см. обзор [Хелимский 1982:15—16]). В принципе, однако, попарные связи языков в цепочке саамские — прибалтийско-финские — мордовские — марийский — пермские следует, по-видимому, всё-таки в основном объяснять ареально-генетическими связями между парами соседствующих диалектов / языков финно-пермской общности и последующим развитием этих языков в контакте друг с другом в рамках балтийско-скандинавского (с участием — в хронологической последовательности «включения» — балтских, германских и славянских языков) и поволжско-приуральского (иранские, балтские (?), тюркские, славянские языки) языковых ареалов.

В рассмотрении членения самодийской языковой общности я следую за Е. А. Хелимским, в работах которого чётко обосновано отсутствие оснований для выделения особых «южносамодийской» (праселькупско-камасинско-маторской) и «саянско-самодийской» (пракамасинско-маторской) общностей [Хелимский 1982:39—45].

Предварительный анализ схемы на рис. 5, равно как и схем на рис. 2, 3, 4 позволяет наметить некоторые узловые моменты уральской предыстории. Ими, по-видимому, являются распад уральского праязыкового единства (= отрыв раннего самодийского праязыка от прауральского массива — ?), распад прафинно-угорского единства (= начало самостоятельного развития праугорского), период существования финно-пермской и финно-волжской общностей, связанный, очевидно, с расширением праязыкового ареала и сдвигами в социальном и экономическом развитии, приведшими к почти единовременному (с разрывом, возможно, не более 500—800 лет) началу самостоятельного развития прапермской, прамарийской, прамордовской, раннеприбалтийско-финской (прибалтийско-финско-саамской) общностей. Примечательно, что на этот же период, возможно, приходится и распад праугорской общности (= начало самостоятельного развития правенгерского).

Я сознательно отказался от проставления на схеме датировок распада праязыков (о проблемах абсолютного датирования древних языковых процессов см. ниже), хотя и попытался отразить на ней (оценочно) относительное время существования того или иного праязыкового организма.

III. Хронология уральской предыстории