Введение в историческую уралистику

Наиболее показательно здесь отсутствие в прауральском и даже прафинно-угорском лексиконе терминов, свидетельствующих о знакомстве с земледелием и скотоводством (попытки доказать наличие таковых были характерны для работ начала века, см., например [Setälä 1926:132—135]): ф.‑перм. *jewä «хлеб (в зерне), зерно» и ПСам. *jåə̑ «мука» являются независимыми заимствованиями из иранских языков [Rédei 1986:50—51]; ПФУ *šäntɜ «вид злака» [UEW:496—497] обозначало любое (дикорастущее) зерновое растение и — скорее — его зёрна, используемые в пищу древними собирателями [Хайду 1985:184—185][12]. Параллель венг. kenyér «хлеб (Brot)» — удм. keńi̮r «крупа» указывает, по-видимому, не на прафинно-угорский корень, а на заимствование из пермского в древневенгерский [MSzFE:351—352]; термины для «муки» (ПФУ *puśnɜ / *pućnɜ [UEW:408—409][13]) и «каши» (ПФУ *rekkɜ / *rokka [UEW:421, 425]) не указывают не только на земледелие, но и вообще на использование в пищу именно зерна (возможно: сушёные ягоды, икра, специально переработанные мясо, рыба и т. д.) [Хайду 1985:185].

Некоторую загадку представляет собой прафинно-угорское слово, обозначающее «овцу» (ПФУ *uče) — однако на фоне полного отсутствия каких-либо других терминов, свидетельствующих о скотоводстве, в реконструируемой лексике финно-угорского праязыка его обычно считают скорее свидетельством о знакомстве прафинно-угров «с каким-то похожим на овцу (диким? — В. Н.) животным» [UEW:541]. Подобное предположение, впрочем, выглядит весьма надуманным: в ареале предполагаемой прародины финно-угров (пусть даже от Балтики до Енисея) не встречается и, по-видимому, в древности не встречалось подобных животных, ближайший кандидат на эту роль — путоранский снежный баран (плато Путорана, восточнее Енисея, южнее Таймыра). В то же время соответствие фин. uuhi (варианты — u(u)tti, u(u)ttu etc.) — морд. (М, Э) uča — удм., коми i̮ž, коми-язьв. ə̑ž — манс. (С) ɔ̄s, (Пел.) oš, (НКон.) ōš — хант. (Вах) ač, (Дем.) oš, (С) as «овца», — позволяет с равной степенью надёжности реконструировать ПФУ форму *oča (вместо традиционной *uče) «овца»[14]. ПФУ *oča может быть сопоставлено с рефлексами ПИЕ *ag̑(a)‑ «козёл, коза» (др.-инд. ajáḥ «козёл», ajá «коза», лит. ožỹs «козёл», ožkà «коза» и др.) и рассматриваться, таким образом, как индоевропейское (индоиранское, или индоарийское, или протобалтское) заимствование. Отражение анлаутного *a‑ индоевропейского языка-источника как ПФУ *o‑ является совершенно закономерным [Лушникова 1990]; некоторую проблему представляет собой отражение звука типа *‑ǯ́‑ языка-источника как ПФУ *‑č‑ (а не *‑ć‑), хотя принципиальную допустимость такого развития (учитывая возможность различных индоевропейских языков-источников и практическое отсутствие примеров на отражение индоиранского *‑ǰ‑ в прафинно-угорском) нельзя исключить. Развитие значения «козёл, коза» > «овца» достаточно тривиально: присутствие животных обоих видов в одном стаде, во главе которого часто может стоять козёл — дело обычное, и при первых контактах незнакомых со скотоводством предков финно-угров с индоевропейцами, имевшими такие смешанные стада, могло иметь место обобщение значения слова и перенос его на основное (самое многочисленное) животное в стаде. Таким образом, наличие ПФУ *oča «овца» может, скорее всего, указывать на контакты предков финно-угров с индоевропейцами, разводившими мелкий рогатый скот.