Введение в лингвофольклористику: учебное пособие

Сходство и различие в частотности и функционировании лексем, называющих волосы на голове и лице в фольклорных текстах трёх этносов, обусловлены не только единством соматической топологии головы и лица, но и этнокультурными факторами и эстетическими предпочтениями, идеалами каждого из этносов. В немецких и английских текстах концепт «волосы» вербализован словами с родовым значением, в русских же лексема волосы единична, доминируют гендерно противопоставленные лексемы кудри и коса. Русский песенный фольклор акцентирует внимание на обрядово-гендерной стороне причёски мужчины и женщины, немецкий и английский фольклор сосредоточен на эстетической стороне описания волос. Отсюда различия в их цветовой характеристике: русые у русских, золотистые (с уклоном в тёмные) у немцев и чёрные у англичан. Различны и глагольные ряды, сопровождающие существительные, вербализующие концепты «кудри» и «коса». У русских глаголов преобладают имена обрядовых и ритуальных действий (чесать, завивать, заплетать, расплетать, распускать), в немецких и английских песнях преобладают глаголы, называющие элементы ухода за волосами, их украшением и изменением.

Культурно предопределены различия на уровне синтагматики и парадигматики соматизмов. Так, этнически дифференцирован цвет глаз и набор соответствующих эпитетов.

Этнические культуры различаются своеобразными «точками красоты» лица. Для русских это брови и глаза, для немцев – волосы на голове, для англичан – щёки и губы.

Культурная асимметрия обнаруживается в актуализации концептов «плечо» и «спина». Синтагматические связи соответствующих им соматизмов указывают на этнические различия в оценке этих частей тела. То же самое видится и в случае с концептом «живот», который занимает в русской фольклорно-языковой картине мира иное место, нежели в английской модели мира. К культурной асимметрии относятся примеры гендерности, которая обнаруживается у русского концепта «тело» и немецкого «грудь».

Кросскультурная лингвофольклористика и этнолингвистика. На наш взгляд, кросскультурную лингвофольклористику можно рассматривать как специфический аспект этнолингвистики.

В своих «Постулатах московской этнолингвистики» С.М. Толстая заметное место отводит роли фольклористики и использованию фольклорных текстов в этнолингвистических исследованиях. Фольклорный текст воспринимается с точки зрения обрядовости. В зависимости от жанра обрядовая составляющая обладает различной степенью интенсивности. Она максимальна в магических заклинательных текстах, в календарных песнях. Менее «прагматичны» повествовательные жанры. Особое место занимают пословицы и поговорки, т. е. малые фольклорные формы, тесно связанные с обрядовой или бытовой, но всегда ритуализованной ситуацией [Толстая 2006: 17–19].

За пределами интереса московских этнолингвистов в целом остаются такие жанры и формы народно-поэтического творчества, как былина и необрядовая лирическая песня. Именно эти жанры и формы составляют основную область кросскультурной лингвофольклористики.

Этнолингвистика и лингвофольклористика решают одну и ту же проблему – связь языка и культуры, но подходят к её решению с противоположных сторон. Этнолингвистика идёт от культурного смысла к слову, а лингвофольклористика – от слова к смыслу.

Перспективы кросскультурной лингвофольклористики

На Международном семинаре «Лингвофольклористика на рубеже XX–XXI вв.: итоги и перспективы» (Петрозаводск, 10–12 сентября 2007 г.) были подведены предварительные итоги кросскультурных исследований в лингвофольклористике [Хроленко 2007_б] и высказано предположение о целесообразности новой научной дисциплины и её очевидных эвристических возможностях. Достаточно сказать о двух проблемах, перспективных как в теоретическом, так и в практическом отношении. Это вопрос о «неявной» культуре и проблема идентификации региональной культуры, сложившейся на основе двух культур и двух языков.

Кросскультурной лингвофольклористике оказывается близкой гипотеза антропологов о существовании так называемой «скрытой культуры» (К. Клакхон), «имплицитной культуры» (Р. Ле Ван) или «культурной модели» (А. Крёбер). Скрытая культура не поддаётся непосредственному восприятию человеческими органами чувств, она проступает как тончайший намёк, непонятный даже самим её носителям, как лёгкие «дуновения», самые невероятные «бормотания» культуры, основополагающие её самобытность, как своеобразное «поле культурного подразумеваемого». Именно в сфере непонимания различий форм скрытой культуры кроются причины «конфликта культур» [Чернявская 2005]. Скрытая» культура представляет ту среду, где этническая ментальность формирует «матрицу» национальной культуры.