Введение в литургическое богословие

Прежде всего, нужно помнить, что литургическое развитие после Константина глубочайшим образом связано с той новой миссионерской ситуацией, в которой оказалась Церковь после своего примирения с империей. Это примирение Церковь пережила как провиденциальный акт для приведения ко Христу людей, сидевших во тьме и сени смертной, во власти идолов. Перед Церковью впервые встала во всей своей сложности задача обращения массы, глубоко отличная от проблемы обращений индивидуальных[151]. Это была проблема христианизации самого общества с его организованной жизнью, бытом и, главное, с его религиозной психологией. Церковь вышла «из своего вынужденного затвора и прияла под свои священные своды взыскующий античный мир. Но мир принес… свои тревоги и сомнения и соблазны – принес и великую тоску и великую гордыню. Эту тоску Церковь должна была насытить и эту гордыню смирить»[152]. А это значит – найти те формы проповеди, тот язык, которые бы донесли Благую Весть до сознания этого общества и не только внешне, но и изнутри приобщили бы его к новой жизни «во Христе». Характерной чертой этой новой миссионерской ситуации следует признать то, что именно культ оказался в центре внимания и религиозных интересов той массы новообращенных, что хлынула в Церковь вслед за ее официальным признанием империей. Новую и уже мирную встречу Церкви с миром можно охарактеризовать как встречу на почве культа, так же как и «обращение» этого мира в значительной степени оказалось обращением «литургическим». Причину этого понять не трудно. Для язычества в целом, но особенно же для языческой массы, религия и культ были понятиями тождественными. Язычество было, прежде всего, системой культа, поэтому не случайно, конечно, в Миланском эдикте религиозная свобода была дарована как свобода культа. И сам Константин, и последовавшие за ним люди естественно несли в христианство свое культовое понимание и переживание религии, свое литургическое благочестие. Это привычное для эпохи и для народной массы отождествление религии с культом и придало литургической жизни Церкви некий новый смысл, новую функцию, отличную от тех, которые она имела в первохристианский период. Но, чтобы понять реакцию Церкви на это новое для нее «литургическое благочестие», нужно помнить, что еще задолго до Константина развитие богослужения хотя бы отчасти определялось все осложнявшимся и росшим институтом катехумената[153]. Начиная же с IV века проблема оглашения, введения язычников в Церковь еще более осложнилась. Надо помнить и то, что язычество, на борьбу с которым Церковь направила все свои усилия, было не столько вероучением, сколько мироощущением, и притом глубочайшим, органическим образом связанным со всей тканью общественной, политической и экономической жизни тогдашнего общества. Уничтожить идолы, разрушить храмы и запретить жертвоприношения еще совсем не значило убить язычество как мироощущение, которое потому с большим трудом поддавалось выкорчевыванию, что, не имея ясной вероучительной структуры, легко уживалось с разными культовыми выражениями. История «двоеверия», дожившего до наших дней у почти всех народов христианской культуры, красноречиво свидетельствует о жизненности язычества. Особого напряжения борьба с ним достигла, когда Церковь столкнулась с «деревней», то есть с тем слоем населения, для которого языческий культ был органической частью его отношения к природе. Таким образом, борьба с язычеством не могла ограничиться обличением и развенчанием идолов и жертв. Она настойчиво требовала от Церкви заполнения той пустоты, которая создавалась уничтожением языческого культа, требовала, чтобы Церковь взяла на себя религиозное освящение тех областей жизни, которые фактически «обслуживались» язычеством. Короче говоря, христианство, чтобы «обратить» мир, должно было взять на себя функцию религии: санкции, защиты, оправдания всех тех аспектов мира, общества, жизни, от которых оно было отрезано в эпоху гонений. Эта новая миссионерская ситуация настойчиво требовала хотя бы частичного приспособления к ней христианского культа, оказавшегося одним из самых главных, самых доступных орудий «воцерковления» массы.