Введение в общую теорию языковых моделей

До сих пор было известно только единственное кибернетическое устройство звукового аппарата – это живая человеческая речь, управляемая живым человеческим мозгом. Ничто не мешает мечтать о том, что человеком будет механически создан такой же мозг, которым обладает он сам. В этом случае созданное кибернетическое устройство будет по собственному произволу произносить осмысленные человеческие звуки, т.е. иметь самостоятельную живую человеческую речь. Это было бы окончательным осуществлением модели в виде субстанции и предельным тождеством человеческой речи, как оригинала, с человеческой речью, как копией.

Возможность такого предельного осуществления модели человеческой речи зависит от того, является ли механицизм последней и окончательной истиной действительности или кроме механицизма действует еще и диалектика. Само собой разумеется, что создание обыкновенных машин еще не есть полное торжество механицизма, поскольку живые существа пока еще создаются методами, не имеющими ничего общего с механицизмом. Полное торжество механицизма наступит тогда, когда можно будет механически создать не граммофон, не телефон и не телеграф, но – живое существо, которое будет продуцировать живой поток речи решительно только по собственному произволению. Возможно это или нет, сказать об этом в настоящее время трудно. Ясно только то, что максимальная осуществленность фонемной модели предполагает максимальную осуществленность человеческого мозга исключительно механическими средствами.

В связи с учением о модели, как о машине или как о кибернетическом устройстве, в современной науке возникли разного рода интересные и сложные понятия, вроде информации, автомата или алгоритма и прочее, распространяться о которых в настоящем месте было бы излишне.

7. Заключительные замечания

Логическая сущность фонологической аксиоматики

Просмотрев эту аксиоматику, начиная от ее элементарных форм и кончая самыми сложными, мы могли не раз убедиться в том, что фонология, взятая в чистом виде, собственно говоря, есть не столько языкознание, сколько логика или, вообще говоря, теоретическая философия языка. Так оно и должно быть. Ведь всякая фонема, отражающая только то, что констатируется в языке, вовсе не имеет своей целью устанавливать какие-нибудь новые факты языка, а имеет своей целью только точное определение тех категорий и принципов, которыми традиционный языковед пользуется либо только технически, либо бессознательно, либо вовсе некритически. Никакая существующая до сих пор фонология еще не исследовала и не описала никакого нового факта языка, т.е. нисколько не занималась тем, чем занимается классическое и традиционное языкознание. В этом нет ровно ничего плохого. Но зато это свидетельствует о том, что фонология и фонетика необходимым образом должны объединиться, должны обязательно идти рука об руку; и тут не должно быть никакого взаимного антагонизма или пренебрежения. И традиционная фонетика и традиционная грамматика только и занимаются тем, что устанавливают звуковые структуры, звуковые функции и звуковые модели, хотя делают они это большей частью эмпирически и не всегда критически осознанно.

Разве не является прекрасной, роскошной моделью то, что в славяноведении называется законом открытого слога? Разве не является такой же прекрасной моделью закон ротацизма в классической латыни? И если войти в область грамматики, то разве такие правила, как о «последовательности времен», о «творительном самостоятельном» или «о винительном с неопределенным», да и любое, более или менее точное, грамматическое правило, не являются моделью в самом настоящем смысле слова? Так называемые «исключения» из этих правил являются только новыми моделями, которые вступают в связь с основными моделями, или «правилами». В обычных руководствах эти правила и исключения трактуются чисто эмпирически, и обычно никто не входит в их логический анализ. Но если дать их логический анализ, это и значит превратить их тоже в модели и частичные перекрытия одних моделей другими. Напрасно структуралисты думают, что они изучают язык. Изучать язык значит находить в нем новые факты и по-новому эти факты классифицировать. Структурная лингвистика и моделирование никаких новых фактов языка не находит и никакой эмпирической классификации их не производит, а только уточняет категории и принципы лингвистического исследования, которые в традиционном языкознании остаются либо на стадии интуиции, либо на стадии элементарного описания. Это – не сама наука, но – логика науки.

Итак, фонология с лежащей в ее основе аксиоматикой не есть конкретное и эмпирическое языкознание, а только его логика.