Введение в общую теорию языковых моделей

Не нахождение новых фактов, но более совершенный способ их изложения

Если фонологическая аксиоматика, как и вся фонология и как вообще логика всякой науки, не разыскивает и не исследует новых фактов, а только дает для них более совершенное определение и подыскивает для них более совершенный метод, так и сейчас мы должны с полной отчетливостью осознать тот факт, что сущность всей структурной лингвистики только и заключается в более совершенном изложении уже найденных и описанных языковых фактов. Метод структурной лингвистики, если здесь идет речь не о чистой логике, но именно о лингвистике, имеет своей целью создавать и исследовать, разыскивать вовсе не какие-нибудь новые языковые факты, но устанавливать только метод нового изложения уже добытых языковых фактов. Это не есть метод науки, но метод изложения науки.

Обычно эмпирически добываемые и позитивно описываемые факты языка отличаются довольно большим беспорядком, ползучим эмпиризмом и даже просто хаотическим изложением. Структурная лингвистика, как говорит об этом само ее название, распределяет добытые не ею факты языка в определенного рода структуры, т.е. создает из них четкие единораздельные цельности. Так, устанавливая переходы от одного звука к другому, в пределах истории одного языка или в пределах истории многих языков, мы, собственно говоря, только констатируем самые факты переходов и не задаемся вопросом о том, что такое «переход». Если в каком-нибудь случае не получается фонетического перехода, мы его конструируем по аналогии с какими-нибудь другими переходами, которые представляются нам более понятными, а для соответствующих языков более обычными. Все подобного рода категории, «бóльшая понятность» или «бóльшая обычность», являются для нас понятиями тоже довольно неопределенными, тоже довольно смутными и количественно не характеризованными. Вместе с тем и вся история языка или вся сравнительно-историческая грамматика индоевропейских языков оказывается ползучим эмпиризмом, в котором не получает точного определения ровно ни одна, употребляемая здесь, категория. Структурная лингвистика должна точно определить все эти категории и точно распределить их в одной определенной системе. Так же и порождающая модель, основанная на рекурсивном методе, вместо хаоса бесконечных переходов одной категории в другую и, в частности, вместо хаотических переходов одних звуков в другие распределяет их в точном и определенном порядке, а именно в порядке нарастания, почему и возникает вместо хаотических переходов постепенное развитие одного звука в другой, другого в третий, третьего в четвертый и т.д., т.е. получается определенная система нарастания звуков, согласно определенному методу. Отсутствие ожидаемого звука, или, как говорят, пустая клетка в данной структуре, нисколько не нарушает данной структуры, подобно тому, как отсутствие еще не найденного химического элемента нисколько не нарушает периодической системы Менделеева.

Таким образом, фонология не есть изыскание новых звуков или новое описание уже найденных звуков, но только определенный метод изложения уже существующих или когда-то существовавших звуков. Самое большее, фонология есть периодическая система звуковых элементов, пусть хотя бы и с пустыми клетками.

Марксистско-ленинский метод в применении к фонологии

В заключение мы должны сказать, что все изложенное нами относительно фонологической аксиоматики, базируется на марксистско-ленинском учении о познании. Именно, из Ленина необходимо брать учение об отражении, об абстракции, о научном характере абстракции, о необходимости перехода познания к практике, о переделывании действительности, о сущности и явлении и о текучих сущностях.

Ленин пишет[40]:

«Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т.д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее. От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности».

Когда мы говорили о звуковой действительности, об отношениях и структурах, царящих в ней, мы говорили о том, что Ленин называет «живым созерцанием». Дальше, согласно Ленину, мы перешли от живого созерцания к абстрактному мышлению и заговорили об абстрактной сущности. Но после этого мы опять вернулись к действительности, к ее раздельному и закономерному представлению, к целесообразной практике, которая является увенчанием познавательного процесса вообще.